Евгений Шейнман

«... таинственные силы, двигающие
человечество (таинственные потому,
что законы, определяющие их
движение, неизвестны нам), продолжали
свое действие»
Л.Н. Толстой, «Война и мир»

Эти строки – одни из первых в эпилоге к «Войне и миру». Гениальный роман Льва Николаевича был одним из самых любимых среди нескольких книг в юности, которые я перечитывал постоянно. В одном из самых популярных российских ток-шоу, которые вел Петр Толстой (слышал, что он является потомком великого писателя), речь шла об образовании, встала одна девушка, что, мол, мы не хотим читать «Войну и мир», нам это скучно! Никто из присутсвующих не ужаснулся, не возмутился, раздавались даже сочувственные реплики...
Не знаю, обратили ли внимание на эпилог все, кто читал когда-то роман. Вообще-то, мысли о том, что движет историю, разбросаны по всему роману, но в эпилоге они сконцентрированы и,собственно, эпилог является как бы отдельным философским произведением, довольно значительным по объему (более 100 страниц), состоящим из двух частей. И если в первой части довольно весомая часть еще посвящена основным персонажам романа, то вторая часть является чисто философским трактатом. Я давно мечтал «разобраться» с этим эпилогом отдельно от романа, все не решался, но вот собрался...
Перед тем, как взять роман в руки, дай, думаю, посмотрю в интернете, что есть по вопросу, заявленному в заголовке статьи. Каково же было мое изумление, когда обнаружилось, что значительная часть сайтов ссылается на Л.Н. Толстого!
Основные мысли этих сайтов примерно следующие: личность может мало. История, по мнению писателя, действует в мире как естественная природная сила. Ее законы, подобно законам физическим или химическим, существуют независимо от желаний, воли и сознания тысяч и миллионов людей. Именно поэтому, считает Толстой, невозможно объяснить что-либо в истории, исходя из этих желаний и воль. Он утверждает, что нельзя объяснять развитие исторических событий волей, желаниями, поступками отдельных великих людей – «исторических личностей». История, по Толстому, - результат совпадения интересов и поступков множества людей, составляющих народную массу.
В совсем еще «свежей» статье Игоря Смирнова «История и ее Другое» («Звезда», 2016, №6) автор делает небольшую ссылку на «Войну и мир»: «По убеждению Льва Толстого, обоснованному им в философской добавке к «Войне и миру», история постоянно результирует в своем содержании свободу человеческого воления, которую разум напрасно пытается задним числом формализовать, навязывая изменениям жизненных обстоятельств свойство необходимости. Уравнивая историческую энергию со свободой от предзаданности (от Провидения), Толстой, казалось бы, ясно видит, чем отличаются друг от друга homo historicus и homo ritualis. Однако в своей импликативной глубине историософский эпилог «Войны и мира» придает эмансипаторным актам тот же характер «вечного возвращения», какой имеют обрядовые действия». Все понятно?
Вот еще один стилистический образчик из этой же работы: «История сказала все о себе уже в своей исходной точке. Парадоксальным образом она тотальна с самого начала, еще не успев пройти через все свои перипетии. Это положение отчетливее прочих сформулировал в 1923г. Лев Карсавин, по идее которого историю порождает из себя один и тот же «стяженный всеединый субъект», доказывающий свое всегдашнее присутствие в эмпирически расподобленном времени самосовершенствованием. История, подвергнутая циклизации, оценивается не только оптимистически, но и как regressus ad infinitum, как никогда не побеждающая своe скольжение по нисходящей линии». Значительную часть этой работы читаешь так, как будто она написана на иностранном языке. Вот такой современный язык философии (статья проходит под рубрикой «Философский комментарий»)
Мой любимый философ и литературовед Михаил Эпштейн в своей статье «Пауза и взрыв»(«Звезда», 2016, №1)говорит об истории так: «История все меньше подчиняется законам детерминизма, ограничивающим темп общественной эволюции, и все больше отвечает управляемо-взрывному типу мышления, когда парадигмальные сдвиги происходят не раз в столетия, в виде революций, а постоянно, в форме ускоряющейся эволюции. История все более интеллектуализируется, становится серией мыслительных событий, происходящих уже не столько во временной последовательности, сколько одновременно, как взрывное расширение цивилизации, экспансия мысли во всех направлениях. Происходит синхронное зарождение множества новых концептов, идей, методов, дисциплин, которые выводят за пределы самой истории как сюжетного, нарративного типа цивилизационной динамики (одно следует за другим). .. теперь история становится танцем черных лебедей - непредсказуемых событий, аномалий, вдруг становящихся ростками новых систем. Мы входим в турбулентное поле, состоящее из точек бифуркации. ...». Как говорится, ясности не добавляет...
Недавно я наткнулся на статью Аллы Латыниной о романе Алексея Варламова «Мысленный волк». Статья называется «Кто управляет историей?»(Н.Мир, 2014, №9). Обрадовался – вот, думаю, нашел – ведь заголовок почти, как у меня, только вместо "кто" у меня "что" ... Увы, этот многообещающий заголовок оказазался только фигурой речи.
Как вам нравятся современные высказывания по истории? Нет уж, буду искать ответ на поставленный мной вопрос у Льва Николаевича. Итак...
Предмет истории есть жизнь народов и человечества. Непосредственно уловить и обнять словом –описать жизнь не только человечества, но одного народа,представляется невозможным.
На вопросы о том: каким образом единичные люди заставляли действовать народы по своей воле и чем управлялась сама воля этих людей, историки разрешали эти вопросы верою в непосредственное участие божества в делах человечества. Новая история отвергает это положение в теории, но следует им на практике. Вместо людей, одаренных божественной властью, руководимых божественной волею божества, новая история поставила или героев, одаренных необыкновенными, нечеловеческими способностями, или просто людей самых разнообразных свойств, от монархов до журналистов. Новая история пришла к признанию того, что народы руководятся единичными людьми, и, что существует известная цель, к которой движутся народы и человечество. Если вместо божественной власти стала другая сила, то надо объяснить, в чем состоит эта новая сила, ибо в этой силе и и заключается весь интерес к истории.
Какая сила движет народами? Этот вопрос как нельзя более актуален и сейчас, когда миллионные массы людей из бедственных стран бегут в благополучные страны. Толстой же имел ввиду движение вооруженных масс наполеоновских войск с запада на восток, и обратное их движение, преследуемые русскими войсками с востока на запад. Возвращаемся к толстовскому вопросу. Одни историки понимают эту силу как власть, присущую героям и владыкам. Однако, одни и те же события эти историки описывают часто противоположным способом. Другие историки признают эту силу как результат разнообразных направленных многих сил. Они большей частью употребляют понятие о власти как о силе, самой по себе производящей события. По их изложению, историческое лицо есть произведение своего времени, и власть его есть произведение своего времени, и власть его есть произведение различных сил, и власть его есть сила, производящая событие. Третьи историки – историки культуры, видят эту силу в так называемой культуре, в умственной деятельности. Можно допустить, что между умственной силой и движением народов есть что-то общее, но ни в коем случае нельзя допустить, по мнению Толстого, чтобы умственная деятельность руководила действиями людей. Неизбежность понятия о власти для объяснения исторических явлений доказывают сами историки.
Власть эта не может быть той непосредственною силою физического преобладания сильного существа над слабым, преобладания,основанного на приложении или угрозе приложения физической силы, как власть Геркулеса; она не может быть также основана на преодолении нравственной силы. История показывает нам, что ни Людовики, ни Метернихи, управляющие миллионами людей, не имели никаких особенных свойств силы душевной, а, напротив, были по большей части нравственно слабее каждого из милллионов людей, которыми они управляли. Очевидно, что источник этой власти должен находиться вне лица, в тех отношениях к массам, в которых находится лицо, обладающее властью. Власть есть совокупность воль масс, перенесенная выраженным или молчаливым согласием на избранных массами правителей. Однако, здесь есть много противоречивого. Если сила, двигающая народами, лежит не в исторических лицах, а в самих народах, то в чем же состоит значение этих исторических лиц? Исторические лица, говорят историки, выражают собою волю масс: деятельность исторических лиц служит представительницею деятельности масс. Но,в таком случае, является вопрос, вся ли деятельность исторических лиц служит выражением воли масс, или только известная сторона ее? Встречаясь с этим затруднением, историки придумывают самое неясное, неосязаемое и общее понятие, над которым возможно подвести наибольшее число событий, и говорят, что в этом понятии состоит цель движения человечества. Самые обыкновенные, принимаемые почти всеми историками общие понятия – это свобода, равенство, просвещение,прогресс, культура.
Однако деятельность миллионов людей, переселяющихся, сжигающих дома, сжигающих друг друга и т.д. никогда не выражается в описании деятельности десятка лиц, не сжигающих дома, не истребляющих друг друга. Это будет история монархов и писателей, а не история жизни народов.
Жизнь народов не вмещается в жизнь нескольких людей, ибо связь связь между этими несколькими людьми и народами не найдена. Теория о том, что связь эта основана на перенесении совокупности воль на исторические лица, есть гипотеза, не подтверждаемая опытом истории. Теория перенесения воль масс на исторические лица есть только перифраза – только выражение другими словами вопроса: какая причина исторических событий? Власть. Что есть власть? – Власть есть совокупность воль, перенесенных на одно лицо. При каких условиях переносятся воли масс на одно лицо? – При условиях выражения лицом воли всех людей. То есть власть есть власть. То есть власть есть слово, значение которого нам непонятно.
Мы не можем принимать власть за причину событий. Власть, с точки зрения опыта, есть только зависимость, существующая между выражением воли лица и исполнением этой воли другими людьми. Приказание не может быть ни в каком случае причиною события, между тем и другим существует известная определенная зависимость. Чтобы понять эту зависимость, надо учесть, что сам приказывающий человек участвует в событии. Это-то отношение приказывающего к тем, кому он приказывает, и есть именно то, что называется властью.
Из всех тех соединений, в которые складываются люди для совершения совокупных действий, одно из самых резких и определенных есть войско. Всякое войско составляется из низших по военному званию чинов –рядовых, которых всегда самое большое количество, далее капралов(имеются ввиду времена Отечественной войны 1812 года), унтер-офицеров, которых число меньше первого, из еще высших офицеров, число которых еще меньше, и т.д. до высшей военной власти, которая сосредотачивается в одном лице.
Солдат сам непосредственно колет, режет,жжет,грабит и всегда на эти действия получает приказание от вышестоящих лиц, сам же никогда не приказывает. Унтер-офицер реже совершает само действие, чем солдат, но уже приказывает. Офицер еще реже совершает само действие и еще чаще приказывает. Генерал уже только приказывает идти войскам, указывая цель, и почти никогда не употребляет оружия. Полководец уже никогда не может принимать участия в самом действии и только делает общие распоряжения о движении масс. То же отношении лиц между собой обозначается во всяком соединении людей для общей деятельности – в земледелии, торговле, производстве и т. д. Это-то отношение лиц, приказывающих, к тем, которым они приказывают, и составляет сущность понятия, называемого властью. По самому свойству своему приказывающие принимают наименьшее участие в самом событии, их деятельность исключительно направлена на приказывание. Тот, кто больше приказывал, вследствие своей деятельности словами, очевидно, мог меньше действовать руками. Без этого не мог быть объяснен самый простой вопрос, возникающий при рассмотрении каждого события: каким образом миллионы людей совершают совокупные преступления, войны убийства и т.д.?
Итак, что есть власть? «Власть есть такое отношение известного лица к другим лицам, в котором лицо это тем менее принимает участие в действии, чем более оно выражает мнений, предположений и оправданий совершаюшегося совокупного действия».
Какая сила производит движение народов? «Движение народов производит не власть, не умственная деятельность, даже не соединение того и другого, как то думали историки, но деятельность всех людей, принимающих участие в событии и соединяющихся всегда так, что те, которые принимают наибольшее прямое участие в событии, принимают на себя наименьшую ответственность, и наоборот».
Надо признать, что это толстовское определение не добавляет оптимизма в понимание исторических событий. Какая же все-таки деятельность всех людей приводит к тем или иным событиям? Толстой, описывая движение народов, имел ввиду движение вооруженных масс, к которым естественно применимо и понятие власти и других видов деятельности, о которых писал Толстой. А как же нынешнее великое переселение народов в благополучные страны? Можно, конечно, объяснить это извечным стремлением людей к лучшей жизни. Но почему это происходит в таких масштабах именно сейчас? Ведь никто никому не приказывал, не проявлял власти, все происходит как бы стихийно, а стихийно ли? Ответ ищут...
История относится к человеку, «человек же, который есть предмет истории, прямо говорит: я свободен и потому не подлежу законам. Присутствие хотя не высказанного вопроса о свободе воли человека чувствуется на каждом шагу истории». Вот откуда это неясное чувство, откуда в памяти у меня всплыло это понятие, которое послужило причиной написания моей предыдущей статьи «Свобода воли есть?»! Толстой считает, что все противоречия, неясности истории, тот ложный путь, по которому идет эта наука, основаны только на неразрешимости этого вопроса. Если воля каждого человека была бы свободна, то есть,если каждый мог бы поступить так, как ему захотелось, то вся история есть ряд бессвязных случайностей. Если же есть хоть один закон, управляющий действиями людей, то не может быть свободной воли, ибо тогда воля людей подлежит этому закону. В этом противоречии, утверждает он, заключается вопрос о свободе воли, с древнейших времен занимавший лучшие умы человечества.
Глядя на человека, как на предмет наблюдения, говорит Толстой, мы находим общий закон необходимости, которому он подлежит также, как все существующее. Глядя же на него из себя как на то, что мы сознаем, мы чувствуем себя свободными. Правда, что-то до боли знакомое? Помните, мы учили по диамату: «Свобода есть осознанная необходимость»? Мне всегда казалось, что это высказывание Энгельса, ну, на худой конец, Гегеля. Покопался в интернете, в одном месте встретил, что, вроде бы это высказывание Спинозы. В современных концепциях о свободе воли термина «необходимость» я не встретил, эквивалентом этого понятие есть, очевидно, «детерминизм».
Хорошо выразился Шопенгауэр(беру это из своей предыдущей статьи «Свобода воли есть?): допустим, человек способен совершить выбор между двумя «хочу» по собственному произволу, но способен ли человек выбирать, чего ему хотеть? Каким образом совершается данный выбор? В зависимости от своих приоритетов, вы выбираете, опираясь на свои принципы, на свою логику, на свое чутье, на головную боль от вчерашних похождений - и чувствуете в этом реализацию собственной свободы. Но, откуда взялись ваши принципы? Почему вам важна логика? Почему вы доверяете своей интуиции? Откуда исходят ваши эмоции? И почему головная боль склоняет вас к тому, а не иному выбору? Выбирали вы свой характер или он сформировался как-то сам собой? Получается, что,если свобода выбора у нас и есть, это ничего не меняет - каждый выбор предопределен сложной предысторией нашей жизни и, в каждой конкретной ситуации, совершенно непредсказуем. Мы можем убедить себя и окружающих, что четко знаем, почему совершаем тот или иной поступок, но достаточно будет нескольких вопросов, чтобы со всей отчетливостью обнаружить, что мы не знаем причин собственного выбора, а только подгоняем свершившийся факт под выгодные нам объяснения.
Толстой вводит в свои рассуждения понятия «сознание» и «разум». Сознание это есть совершенно отдельный и независимый от разума источник самопознания. Через разум человек наблюдает сам себя; но знает он сам себя только через сознание.
Удивительно, но эти, казалось бы,абстрактные расуждения, находят экспериментальное подтверждение в современной науке! В 1980 году Бенджамин Либет, нейропсихолог из Калифорнийского университета, провел эксперимент, опровергающий традиционные представления, которые заключаются в том, что мы считаем, что простейшее движение, например, поднятие руки, происходит в следующей последовательности: сначала сознание принимает решение, мозг передает его нейронам, отвечающим за управление телом, затем нейроны передают команду мышцам. Либет же считал, что сознание и мозг действуют одновременно. Или мозг действует первым, а уже потом решение доходит до сознания (очевидно, в данном случае мозг можно интерпретировать в качестве разума, как у Толстого).
Известны также эксперименты группы Хайнеса. Они доказывают, что за много секунд до того, как нам кажется, что мы приняли решение, оно уже было принято нашим мозгом. В изложении большинства средств массовой информации работа группы Хайнеса представляется как полное исключение возможности свободной воли. Откуда происходят наши желания? Рассуждения по этому вопросу содержатся в книге Cэма Харриса «Свобода воли, которой не существует»: «Ежесекундно наш мозг перерабатывает огромное количество информации, из которой нами осознается лишь малая толика. Хотя мы постоянно замечаем происходящие в нас перемены - в мыслях, настроении, восприятии, поведении и т.д., мы ничего не знаем о стоящих за ними нейрофизиологических механизмах. На самом деле мы весьма посредственные наблюдатели в том, что касается нашей собственной жизни. Часто окружающие люди по выражению лица и тону голоса лучше понимают наше состояние и мотивы поведения, чем мы сами. Обычно я начинаю день с чашки кофе или чая, иногда с двух чашек. Сегодня утром я выпил кофе (две чашки). Почему не чая? Понятия не имею. Мне больше хотелось кофе, чем чаю, и я мог совершенно свободно получить то, что хотел. Был ли этот выбор осознанным? Нет. Выбор за меня совершили механизмы в мозге, причем таким образом, что я, субъект, якобы осознающий свои мысли и действия, не мог ни проконтролировать этот выбор, ни повлиять на него. Мог ли я «передумать» и приготовить чай прежде, чем сидящий во мне кофеман поймет, куда ветер дует? Да, но это тоже был бы бессознательный импульс. Почему он не возник сегодня утром? Почему он может возникнуть в будущем? Я не знаю». (Прошу прощения у читателя, но этот кусок я взял также из своей предыдущей работы). Но переходим опять к Толстому...
Все стремления людей, все побуждения людей к жизни есть суть стремления к увеличению свободы. Богатство-бедность, слава-неизвестность, власть –подвластность, сила- слабость, здоровье-болезнь, образование –невежество, труд-досуг, сытость –голод, добродетель- порок суть только большие или меньшие степени свободы. Как должна быть рассматриваема прошедшая жизнь народов и человечества, - как произведение свободной воли или несвободной деятельности людей? Вот вопрос истории.
Какое бы мы ни рассматривали представление о деятельности многих людей или одного человека, мы понимаем ее не иначе, как произведением отчасти свободы человека, отчасти законов необходимости. Отношение свободы к необходимости уменьшается и увеличивается, смотря по той точке зрения, с которой рассматривается поступок; но отношение это всегда остается обратно пропорциональным.
Чем дальше переносимся мы назад в рассматривании событий, тем меньше они представляются нам произвольными. Чем дальше назад мы переносим в истории предмет наблюдения, тем сомнительнее становится свобода людей, производивших события, и тем очевиднее закон необходимости. Не кажется ли вам, читатель, что здесь действует как бы теория относительности, согласно которой результат зависит от позиции наблюдателя?
Если мы рассматриваем такое положение человека, в котором связь его с внешним миром наиболее известна, период времени суждения от времени совершения поступка самый большой и причины поступка наидоступнейшие, то мы получаем представление о наибольшей необходимости и наименьшей свободе. Если мы рассматриваем человека в наименьшей зависимости от внешних услоовий, если действие его совершается в ближайший момент к настоящему, и причины его действия нам недоступны, то мы получим представление о наименьшей необходимости и наибольшей свободе. Мы никогда не можем себе представить ни полной свободы, ни полной неоходимости.
«Разум выражает законы необходимости. Сознание выражает сущность свободы... Свобода есть содержание, необходимость есть форма... Только при соединении их получается ясное представление о жизни человека.... Все, что мы знаем о жизни людей, есть только известное отношение свободы к необходимости, то есть сознания к законам разума». По-моему, эти рубленные толстовские определения можно понять только на интуитивном уровне...
В истории, то, что известно нам, мы называем законами необходимости; то, что неизвестно, - свободой. Свобода для истории есть только выражение неизвестного остатка от того, что мы знаем о законах жизни человека.
По мнению Толстого, для истории признание свободы людей как силы, могущей влиять на исторические события, то есть не подчиненной законам, есть то же, что для астрономии признание свободной силы движения небесных сил.
«Для истории существуют линии движения человеческих воль, один конец которых скрывается в неведомом, а на другом конце которых движется в пространстве, во времени и в зависимости от причин сознание свободы людей в настоящем. Чем больше раздвигается перед нашими глазами это поприще движения, тем очевиднее законы этого движения. Уловить и определить эти законы составляет задачу людей истории». Вот, думаю, сейчас Толстой и расскажет об этих законах. Правда, смущает то, что до конца эпилога остается совсем немного – всего несколько страниц, беспокоюсь – успеет ли? С нетерпением продвигаюсь к концу повествования, где же?
Но надежды тают с приближением последних строк. Читаем дальше: «Отыскание этих законов уже давно начато, и те новые приемы мышления, которые должна усвоить себе история, вырабатываются одновременно с самоуничтожением, к которому вся дробя и дробя причины явлений, идет старая история». Далее следует важный вывод Толстого о непознаваемости первичных причин исторических явлений: «И если история имеет своим предметом изучение движения народов и человечества, а не описание эпизодов из жизни людей, то она должна, отстранив понятие причин, отыскивать законы...»
Для истории трудность признания подчиненности личности законам пространства, времени и причин состоит в том,чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности. «Правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам... Необходимо отказаться от сознаваемой свободы и признать неощущаемую нами зависимость». Это последняя строчка эпилога. Не дождался. Мы пришли к первым строкам эпилога, взятыми мной в качестве эпиграфа. Открыты ли сейчас эти законы или нет – это уже выходит за пределы моего анализа философского трактата гениального писателя, поэтому дальше я не продолжаю. Предоставляю это другим.

Взгляд на историю (по роману Л. Н. Толстого "Война и мир")

Сочинение по литературе.

Тема: Взгляд на историю: «Какая сила управляет всем?» по роману Л. Н. Толстого «Война и мир».

Роман-эпопея Л. Н. Толстого «Война и мир», созданный писателем в шестидесятых годах прошлого века, стал большим событием в русской и мировой литературе. Ещё в 1860 году писатель пытался обратиться к жанру исторического романа. Попытка написания «Декабристов» и привела Толстого к замыслу «Войны и мира», в котором писатель стремится понять ход и смысл истории, роль личности в историческом процессе, а главное - роль народа в его переломные моменты.

Своеобразие романа состоит в том, что история незаметно для читателя переходит в роман, а роман в историю. Лица исторические, существующие в реальности (Кутузов, Наполеон, Александр, Багратион, Дохтуров) сосуществуют и действуют вместе с героями вымышленными (князь Андрей, Наташа и Петя Ростовы, Пьер Безухов, княжна Марья). На эту особенность романа обратил внимание участник Бородинского сражения, поэт и писатель Вяземский, в своей статье «Воспоминания о 1812 годе» отметивший, что автор романа не был в этом произведении «строгим историческим живописцем».

Действительно, произведение Толстого полемично по отношению к официальной историографии, прославляющей подвиги героев и игнорирующей решающую роль личности в Отечественной войне 1812 года. Изучив перед написание множество книг, исторических документов, мемуаров, переговорив с современниками и участниками войны, посетив места важнейших сражений, Толстой понял события более чем полувековой давности лучше тех, кто поверил в выдуманные подвиги, выдававшиеся за историческую реальность.

Тонкий психолог Толстой знал такую важную особенность человеческой души, как склонность преувеличивать значимость событий и предавать другим то, что они хотят услышать. Так один из самых честных героев романа, Николай Ростов, рассказывая Бергу о своем первом бое, начал с желанием рассказать все так, как было, но по мере рассказа « незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду»: « Они желали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как бурею налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им все это». Исходя из этой особенности человеческой души, писатель и выдвинул в романе свой субъективный взгляд на исторические события того времени, порой кардинально отличающийся от взглядов исследователей.

Многие историки ставили Толстому в упрек то, что исторические лица романа далеки от реальности, во многом изменены и неправдоподобны. Но в своих персонажах писателя интересовал в первую очередь их нравственный облик. Портреты Багратиона, Кутузова, Наполеона далеки от реальности и часто довольно условны, далеки от того, что о них известно по историческим документам, книгам и словам современников. Так Наполеон в произведении - художественный образ, а не историческое лицо. Толстой не желает видеть воспетой столькими писателями и поэтами храбрости, величия и гениальности французского полководца, высмеивает его распоряжения и диспозиции. Даже внешний облик Наполеона намеренно искажен: при его описании основной акцент делается на «волосатую грудь» и «жирные ляжки», с помощью которых происходит развенчание наполеоновского мифа. Отрицательные стороны личности героя (эгоизм, грубость, самовлюбленность, жестокость) Толстой рисует более ярко, в то время как значение положительных (полководческий гений) намеренно снижено. Но несмотря на это, поведение и моральную сторону личности французского императора писатель воспроизвел точно. Толстой не отрицает незаурядные способности Наполеона, даже говоря о них иронически («Дрожание моей левой икры есть великий признак»), но писатель отрицает его как личность, ставящую себя над народом. В трактовке автора красота человеческой души невозможна без «простоты, добра и правды», которая отсутствуют в беспринципном завоевателе, несшем народам разорение и порабощение.

Весь роман проникнут не только идеей развенчания личного героизма исторических деятелей, реальных лиц и персонажей, но и полным отрицанием особой роли личности в истории. Не случайно важнейшие подвиги в романе совершены не реально существующими людьми, а выдуманными персонажами, такими как Тушин и Тимохин. Толстой говорит о том, что одна личность не способна кардинально повлиять на ход исторических событий, и лишь объединившись, как сделал русский народ в Отечественной войне 1812 года, возможно стать творцом истории.

Особенно ярко выражено в романе полное отрицание автором военного искусства. Устами Андрея Болконского высказана в романе точка зрения автора на необходимость ведения войны: «Война - противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие». В описании битв писатель высмеивает военные символы и традиции (знамена - «палки с кусками ткани») и выдвигает на первый план моральный фактор войны. На примере нескольких сражений Толстой показывает, что победа зависит не от численности войск, не от расположения армии и не от планов главнокомандующих, а от морального духа простых солдат. Так в Шенграбене четырехтысячная русская армия одержала победу над сорокатысячной французской, в то время как при Аустерлице потерпела поражение, имея мощных союзников и численный перевес. Но настроение русских войск в двух сражениях отличаются. В Шенграбене преобладает ощущение единства всех участников боя («невидимая река»), а также сила духа и уверенность в победе каждого солдата («Началось! Вот оно - страшно и весело!»), в то время как при Аустерлице, хоть положение сил и изменилось в сторону русских, в рядах солдат отсутствует воодушевление, царит апатия и равнодушие. Безразличность войск велика, и Толстой подчеркивает механичность движения масс словами «как в механизме часов».

Но главное, чем отличаются взгляды писателя и историков - это различное понимание того, от чего зависит победа в войне. Если историки считали главными составляющими победы удачно выбранную позицию войск, численность и профессионализм армии, а также точно рассчитанную тактику и стратегию главнокомандующего, то Толстой видел залог успеха в морально-психологическом состоянии войска, патриотизме солдат и понимании ими смысла и целей войны. Писатель подчеркивает, что кампания 1805 года была проиграна, потому что народ не понимал ее смысла и не мог бороться за то, значения чего не понимал. Толстой восстает против войны грабительской и захватнической, жестокой и несправедливой, но рассматривает как священную войну, вызванную необходимостью защиты Отечества. Писатель считает, что Отечественная война 1812 года была выиграна благодаря «скрытому чувству патриотизма» русского народа, массово вставшего на защиту Родины от захватчиков и грабителей. Внешняя опасность объединила всех людей, независимо от их социального положения: старостиха Василиса и дьячок «уничтожали великую армию по частям», князь Андрей и Тушин вместе расстреливали оккупированную французами деревню, граф Безухов ел из одного котелка с простыми солдатами. Именно в этом всеобщем единении Толстой и видит главную причину победы в Отечественной войне. Писатель подчеркивает, что общественно-значимую роль событиям придает именно участие в них народа, и изображает всю войну, как войну народную, вопреки мнению историков, что она была выиграна лишь благодаря гениальному расчету Кутузова, заставившего ослабевшую наполеоновскую армию идти по разоренной ими же самими Смоленской дороге.

«Война и мир» Л. Н. Толстого - исторический роман. Почему происходят те или иные исторические события? Кто движет историю? По своим историко-философским взглядам Толстой - фаталист. Он считает, что ход исторических событий предопределен свыше и не зависит от произвола людей. «Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей».

Из этого постулата следует вывод, доказанный всей логикой романа. Решающее влияние на ход событий оказывает не отдельная (пусть даже исключительная) личность, а народ. Раскрыть характер целого народа - такова важнейшая художественная задача «Войны и мира». «Нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но и над всей Россией, заслонил все другие предположения», - пишет Толстой, подчеркивая нерасторжимую связь судеб своих любимых героев с жизнью народа, с исходом той борьбы, которую он ведет.

Пьер, побывав на поле Бородина, став свидетелем истинного героизма простых людей, увидел ту «скрытую теплоту патриотизма», «которая зажигает патриотические чувства в каждом солдате». «Солдатом быть, просто солдатом», - думает Пьер. Толстой изобразил русский народ в переломный момент истории.

На протяжении всего романа автор подчеркивает, что именно благодаря народу Россия вышла из войны победительницей. Не во имя крестов, чинов и славы сражались и умирали русские солдаты. В минуты подвига они меньше всего думали о славе. «Нет истинного величия там, где нет простоты, добра и правды», - пишет Толстой. Однако, утверждая мысль о том, что историю творят люди, массы, народ, а не человек, возвысившийся над народом, Толстой не отрицает вообще роль человека в истории.

Личности принадлежит свобода выбора собственных поступков. Тот, кто пользуется каждым моментом такой свободы, чутьем проникает в общий смысл событий, заслуживает имени великого человека.

Именно так изображен в романе Кутузов. Внешне он пассивен, отдает приказания лишь тогда, когда этого требуют обстоятельства. Главной своей задачей он считает руководство «духом войска» - в этом залог победы. Будучи близким народу мудрым полководцем, он чувствует этот «дух», «то народное чувство, которое он носит в себе во всей чистоте и силе его». Кутузов знал, что решают участь сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти. Антиподом Кутузова в романе является Наполеон. Согласно своей исторической концепции, писатель рисует этого знаменитого полководца и выдающегося деятеля как «маленького человека» с «неприятно-притворной улыбкой на лице».

Он самовлюблен, самонадеян, ослеплен славой, считает себя движущей силой исторического процесса. Его безумная гордость заставляет его принимать актерские позы, произносить напыщенные фразы. Для него имеет интерес «только то, что происходило в его душе». А «все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли». В романе «Война и мир» Толстой решил сложную задачу, отвечающую его историческим взглядам: создал образ целого народа в переломный для судьбы России исторический момент.

Идет война в Австрии. Генерал Мак разбит под Ульмом.

Австрийская армия сдалась. Над русской армией нависла угроза разгрома.

И вот тогда Кутузов принял решение послать Багратиона с четырьмя тысячами солдат через труднопроходимые Богемские горы навстречу французам. Багратиону предстояло быстро совершить трудный переход и задержать сорокатысячную французскую армию до прихода Кутузова.

Его отряду нужно было совершить великий подвиг, чтобы спасти русскую армию. Так автор подводит читателя к изображению первого великого сражения. В этом сражении, как всегда, дерзок и бесстрашен До л охов. Храбрость Долохова проявляется в бою, где «он в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера». Но после этого он идет к полковому командиру и докладывает о своих «трофеях»: «Прошу запомнить, ваше превосходительство! » Далее он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся кровь: «Рана штыком, я остался на фронте.

Попомните, ваше превосходительство». Везде, всегда он помнит прежде всего о себе, только о себе, все, что он делает, делает для себя. Нас не удивляет и поведение Жеркова. Когда в разгар боя Багратион послал его с важным приказом к генералу левого фланга, он не поехал вперед, где слышалась стрельба, а стал искать генерала в стороне от боя. Из-за непереданного приказа французы отрезали русских гусар, многие погибли и были ранены.

Таких офицеров много. Они не трусливы, но не умеют забыть ради общего дела себя, карьеру и личные интересы.

Однако русская армия состояла не только из таких офицеров. В главах, рисующих Шенграбенскую битву, мы встречаем истинных героев. Вот он сидит, герой этой битвы, герой этого «дела», маленький, худой и грязный, сидит босой, сняв сапоги. Это артиллерийский офицер Тушин. «Большими, умными и добрыми глазами смотрит он на вошедших начальников и пытается шутить: «Солдаты говорят, что разувшись ловчее», - и смущается, чувствуя, что шутка не удалась.

Толстой делает все, чтобы капитан Тушин предстал перед нами в самом негероическом виде, даже смешном. Но именно этот смешной человек был героем дня.

Князь Андрей справедливо скажет о нем: «Успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и героической стойкости капитана Тушина с ротой». Второй герой Шенграбенского сражения - Тимохин. Он появляется в ту самую минуту, когда солдаты поддались панике и побежали. Все казалось потеряно. Но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг побежали назад... и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина.

И только благодаря Тимо-хину русские имели возможность возвратиться и собрать батальоны. Мужество разнообразно. Есть немало людей безудержно храбрых в бою, но теряющихся в будничной жизни. Образами Тушина и Тимохина Толстой учит читателя видеть по-настоящему храбрых людей, их неброский героизм, их огромную волю, которая помогает преодолевать страх и выигрывать сражения. В войне 1812 года, когда каждый солдат дрался за свой дом, за родных и близких, за Родину, сознание опасности удесятеряло силы. Чем глубже продвигался Наполеон в глубь России, тем более росли силы русского войска, тем более слабела французская армия, превращаясь в сборище воров и мародеров.

Только воля народа, только народный делает армию непобедимой. Этот вывод следует из романа Л.

Н. Толстого «Война и мир».

Всюду в романе мы видим отвращение Толстого к войне. Толстой ненавидел убийства - безразлично, во имя чего эти убийства совершаются. Нет в романе и поэтизации подвига героической личности. Одно лишь исключение - эпизод Шенграбенского сражения и подвиг Тушина. Описывая войну 1812 года, Толстой поэтизирует коллективный подвиг народа. Изучая материалы войны 1812 года, Толстой пришел к выводу, что как бы ни была отвратительна война с ее кровью, гибелью людей, грязью, ложью, иногда народ вынужден вести эту войну, который может быть мухи не тронет, но если на него нападает волк, защищаясь, убивает этого волка. Но убивая, он не испытывает наслаждения от этого ине считает, что совершил нечто достойное восторженного воспевания. Толстой раскрываетпатриотизм русского народа, не пожелавшего воевать по правилам со зверем - французским нашествием.

Толстой с презрением говорит о немцах, в которых инстинкт самосохранения личности оказался сильнее инстинкта сохранения нации, то есть сильнее патриотизма и с гордостью говорит о русских людях, для которых сохранение их «я» было менее важным, чем спасение отечества. Отрицательными типами в романе являются и те герои, которые откровенно равнодушны к судьбам родины (посетители салона Элен Курагиной), и те, которые прикрывают это равнодушие красивой патриотической фразой (почти все дворянство за исключением небольшой его части - людей типа , Пьера, Ростовых), а также те, для кого война - удовольствие (Долохов, Наполеон).

Самыми близкими для Толстого являются те русские люди, которые, сознавая, что война - дело грязное, жестокое, но в некоторых случаях необходимое, без всякой патетики делают великое дело спасения родины и не испытывают, убивая врагов никакого наслаждения. Это - , Болконский, Денисов и многие другие эпизодические герои. С особенной любовью Толстой рисует сцены перемирия и сцены, где русские люди проявляют жалость к поверженному врагу, заботу о пленных французах (призыв Кутузова к армии в конце войны - пожалеть обмороженных несчастных людей), или, где французы проявляют человечность в отношении русских (Пьер на допросе у Даву). Это обстоятельство связано с главной идеей романа - идеей единства людей. Мир (отсутствие войны) объединяет людей в единый мир (одну общую семью), война разделяет людей. Так в романе идея патриотическая с идеей мира, идеей отрицания войны.

Несмотря на то, что взрыв в духовном развитии Толстого произошел после 70-х годов, в зачаточном состоянии многие позднейшие его взгляды и настроения можно обнаружить и в произведениях, написанных до перелома, в частности в « ». Этот роман издан за 10 лет до перелома, и весь он, особенно в том, что касается политических взглядов Толстого - явление момента переходного для писателя и мыслителя. В нем и остатки старых взглядов Толстого (например, на войну), и зародыши новых, которые впоследствии станут определяющими в этой философской системе, что получит название «толстовство». Взгляды Толстого менялись даже на протяжении его работы над романом, что выразилось, в частности, в резком противоречии образа Каратаева, отсутствующего в первых вариантах романа и введенного лишь на последних этапах работы, патриотическим идеям и настроениям романа. Но вместе с тем этот образ вызван был не прихотью Толстого, а всем развитием морально-этических проблем романа.

Своим романом Толстой хотел что-то очень важное сказать людям. Он мечтал силою своего гения распространить свои воззрения, в частности взгляды на историю, «на степень свободы и зависимости человека от истории», хотел чтобы его взгляды стали всеобщими.

Как Толстой характеризует войну 1812 года? Война - преступление. Толстой не делит сражающихся на нападающих и обороняющихся. «Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний…, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления».

А какова же по мнению Толстого причина этого события? Толстой приводит различные соображения историков. Но ни с одним из этих соображений не соглашается. «Всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам… одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события…». Огромное, страшное явления - война, должно быть порождено такой же «огромной» причиной. Толстой не берется найти эту причину. Он говорит, что «чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в природе, тем они становятся для нас неразумнее, непонятнее». Но если человек не может познать законы истории, значит, он не может повлиять на них. Он - бессильная песчинка в историческом потоке. Но в каких границах человек все же свободен? «Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем свободнее, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы». Это - ясное выражение тех мыслей, во имя которых создан роман: человек свободен в каждый данный момент поступить как ему угодно, но «совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение».

Человек не в состоянии изменить течение роевой жизни. Это жизнь стихийная, а значит, не поддающаяся сознательному воздействию. Свободен человек только в личной жизни. Чем более он связан с историей, тем менее он свободен. «Царь - есть раб истории». Раб не может командовать господином, царь не может влиять на историю. «В исторических событиях так называемые люди суть ярлыки, дающие наименование событию, которое, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самим событием». Таковы философские рассуждения Толстого.

Сам Наполеон искренне не хотел войны, но он раб истории - отдавал все новые распоряжения, ускоряющие начало войны. Искренний лжец Наполеон уверен в своем праве грабить и уверен, что награбленные ценности - его законная собственность. Восторженное обожание окружало Наполеона. Его сопровождают «восторженные крики», перед ним скачут «замиравшие от счастья, восторженные… егеря», он кладет подзорную трубу на спину «подбежавшего счастливого пажа». Здесь царит одно общее настроение. Французская армия - это тоже какой-то замкнутый «мир»; у людей этого мира свои общие желания, общие радости, но это «ложное общее», оно основано на лжи, притворстве, грабительских устремлениях, на несчастьях чего-то другого общего. Причастность к этому общему толкает на глупые поступки, превращает человеческое общество в стадо. Влекомые единой жаждой обогащения, жаждой грабежа, потерявшие внутреннюю свободу, солдаты и офицеры французской армии искренне верят, что Наполеон ведет их к счастью. А он, в еще большей степени раб истории, чем они, возомнил себя Богом, ибо «для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира… одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения». Людям свойственно создавать кумиров, а кумиры с легкостью забывают, что не они создали историю, а история создала их.

Как непонятно, почему Наполеон дал приказ о нападении на Россию, так непонятны и действия Александра. Все ждали войну, «но ничего не было готово» к ней. «Общего начальника над всеми армиями не было. Толстой как бывший артиллерист, знает, что без «общего начальника» армия попадает в тяжелое положение. Он забывает скептическое отношение философа к возможности одного человека повлиять на ход событий. Он осуждает бездействие Александра и его придворных. Все их стремления «были направлены только на то, чтобы… приятно провести время, забыть о предстоящей войне».

Многим интересно, каким же было отношение Толстого к войне. Понять это достаточно просто. Нужно лишь прочитать роман «Война и мир». В процессе станет совершенно понятно, что Толстой ненавидел войну. Писатель считал, что убийство - это самое гнусное из всех возможных преступлений, и его невозможно ничем оправдать.

Сплоченность народа

Не заметно в произведении и восторженного отношения к военным подвигам.

Хотя есть одно исключение - отрывок о Шенграбенской битве и поступке Тушина. Изображая Отечественную войну, автор восхищается сплоченностью народа. Людям пришлось объединиться, чтобы общими силами выступить против врага.

Народ вынужден обороняться

Что же думал Толстой о войне? Давайте разбираться. Перебирая материалы, в которых были отражены события 1812 года, писатель понял, что, несмотря на всю преступность войны с ее многочисленными смертями, реками крови, грязью, предательством, иногда люди вынуждены сражаться. Возможно, этот народ в иные времена и мухе бы не причинил вреда, но если на него набрасывается шакал, он, защищаясь, прикончит его. Однако во время убийства он не чувствует никакого удовольствия от этого и не думает, что данный поступок достоин восхищения. Автор показывает, насколько любили свою Родину солдаты, вынужденные воевать с противником.

в романе

Отношение Толстого к войне, конечно, интересно, но еще любопытнее, что он говорил о наших врагах. Писатель с пренебрежением отзывается о французах, которые больше пекутся о своем собственном «я», чем о нации - они не отличаются особым патриотизмом. А русским людям, по мнению Толстого, присуще благородство и самопожертвование во имя спасения Родины. Отрицательными героями в произведении являются также те лица, которые совершенно не думают о судьбе России (гости Элен Курагиной) и люди, скрывающие свое безразличие за напускным патриотизмом (большинство дворян, не считая некоторых достойных личностей: Андрея Болконского, Ростовых, Кутузова, Безухова).

Кроме того, писатель откровенно плохо относится к тем, кто наслаждается войной - Наполеону и Долохову. Так быть не должно, это противоестественно. Война в изображении Толстого настолько страшна, что удивительно, как эти люди могут получать от сражений удовольствие. Насколько жестокими нужно быть для этого.

Благородные люди и гуманные поступки в романе

Писателю по душе те люди, которые, понимая, что война - это отвратительно, подло, но иногда неизбежно, без всякого пафоса встают на защиту своей страны и не получают никакого наслаждения, убивая противников.

Это Денисов, Болконский, Кутузов и многие другие лица, изображенные в эпизодах. Отсюда становится понятным отношение Толстого к войне. С особым трепетом автор пишет о перемирии, когда русские проявляют сострадание к искалеченным французам, гуманном отношении к пленным (приказ Кутузова солдатам на исходе кровопролития - пожалеть поверженных противников, получивших обморожение). Также писателю близки сцены, в которых враги выказывают человечность по отношению к русским (допрос Безухова у маршала Даву). Не стоит забывать о главной идее произведения - сплоченности людей. Когда царит мир, народ, образно говоря, объединяется в одну семью, а во время войны происходит разобщение. В романе также присутствует идея патриотизма. Кроме того, автор превозносит мир и отрицательно высказывается о кровопролитии. Отношение Толстого к войне резко негативное. Как известно, писатель был пацифистом.

Преступление, которому нет оправдания

Что Толстой говорит об Отечественной войне? Он утверждает, что Писатель не разделят солдат на защитников и нападающих. Бесчисленное множество людей чинило столько злодеяний, сколько в иное время не набралось бы за несколько столетий, а что самое ужасное, никто в данный период не расценивал это как нечто непозволительное.

Вот такой и была война в понимании Толстого: кровь, грязь (как в прямом, так и в переносном смысле) и бесчинства, приводящие в ужас любого сознательного человека. Но писатель понимал, что кровопролития неизбежны. Войны были на протяжении всей истории человечества и будут до самого конца его существования, с этим ничего не поделаешь. Но наша обязанность - стараться не допускать злодеяний и кровопролитий, чтобы и мы сами, и наши семьи жили в мире, который, однако, так хрупок. Его нужно беречь всеми силами.