Претерпевшие до конца.О преданных слугах Царской Семьи. Царские слуги

О жизни домашней прислуги в Российской империи начала XX века. October 17th, 2016

В журнале «Огонекъ», № 47 от 23 ноября 1908 года, были опубликованы рассуждения г-жи Северовой (литературный псевдоним Натальи Нордман, невенчанной жены Ильи Репина) о жизни домашней прислуги в Российской империи начала XX века.

Вот как это было...

«Недавно,- вспоминает г-жа Северова, - ко мне пришла наниматься одна молодая девушка.
- Отчего вы без места? - спросила я строго.
- Я только что из больницы! Месяц пролежала.
- Из больницы? От каких это болезней вы там лечились?
- Да и болезней то особенной не было - только ноги распухли и спину всю переломило это значит от лестниц, господа жили в 5-м этаже. Тоже головы кружение, так и валит, так и валит бывало. Меня дворник с места прямо в больницу и свез. Доктор сказал сильное переутомление!
- Что же вы там камни что ли ворочали?

Она долго конфузилась, но, наконец, мне удалось узнать, как именно она проводила день на последнем месте. В 6 вставать. «Будильника то нет, так поминутно с 4-х часов просыпаешься, боишься проспать». Горячий завтрак должен поспеть к 8-ми часам, 2-м кадетам с собою в корпус. «Битки рубишь, а носом так и клюешь. Самовар поставишь, одежду и сапоги им вычистить также надо. Уйдут кадеты, барина на службу „справлять“, тоже самовар поставить, сапоги, одежду вычистить, за горячими булками, да за газетой сбегать на угол».

«Уйдет барин, барыню и трех барышень справлять - сапоги, калоши, платье вычистить, за одними подолами, поверите ли, час стоишь, пылище, даже песок па зубах; в двенадцатом часу им кофе варить - по кроватям разносишь. Между делом комнаты убрать, лампы заправить, разгладить кое-что. К двум часам завтрак горячий, в лавку бежать, к обеду суп ставить.

Только отзавтракают, кадеты домой, да еще с товарищами валят, есть просят, чаю, за папиросами посылают, только кадеты сыты, барин идет, свежего чаю просит, а тут и гости подойдут, за сдобными булками беги, а потом за лимоном, сразу то не говорить, иной раз 5 раз подряд слетаю, за то и грудь, бывало, ломит не продохнуть.

Тут, смотришь, шестой час. Так и ахнешь, обед готовить, накрывать. Барыня ругается, зачем опоздала. За обедом сколько раз вниз пошлют в лавочку - то папиросы, то сельтерская, то пиво. После обеда посуды в кухне гора, а тут самовар ставь, а то и кофею, кто попросить, а иной раз гости в карты играть сядут, закуску готовь. К 12-ти часам ног не слышишь, ткнешься на плиту, только заснешь - звонок, одна барышня домой вернулась, только заснешь, кадет с балу, и так всю ночь, а в шесть то вставать - битки рубить».

«Переступая за 8–10 р. порог нашего дома, они делаются нашей собственностью, их день и ночь принадлежат нам; сон, еда, количество работы - все зависит от нас»
«Выслушав этот рассказ, - пишет г-жа Северова, - я поняла, что эта молодая девушка слишком ревностно относилась к своим обязанностями, которые длились 20 часов в сутки, или же она была слишком мягкого характера и не умела грубить и огрызаться.
Выросшая в деревне, в одной избе с телятами и курами, является молодая девушка в Петербург и нанимается одной прислугой к господам. Темная кухня, в соседстве с водосточными трубами - арена её жизни. Тут она и спит, причесывает волосы у того же стола, где готовит, на нём же чистит юбки, сапоги, заправляет лампы».

«Домашняя прислуга считается десятками, сотнями тысяч, и между тем законом еще ничего не сделано для неё. Можно в самом деле сказать - не про нее закон писан»

«Наши черные лестницы и задние дворы внушают омерзение, и мне кажется, что нечистоплотность и неаккуратность прислуги („бегаешь, бегаешь, некогда себе пуговицы пришить“) являются в большинстве случаев недостатками вынужденными.

На голодный желудок, всю жизнь подавать собственными руками вкусные блюда, вдыхать их аромат, присутствовать, пока их „кушают господа“, смакуют и хвалят („под конвоем едят, без нас не могут проглотить“), ну как тут не постараться стащить хоть потом кусочек, не полизать тарелку языком, не положить конфетку в карман, не глотнуть из горлышка вина.

Когда мы прикажем, наша молодая горничная должна подавать мыться нашим мужьям и сыновьями, носить им в кровать чай, убирать их постели, помогать одеваться. Часто прислуга остается с ними совсем одна в квартире и ночью по возвращении их с попоек снимает им сапоги и укладывает спать. Все это она должна делать, но горе ей, если на улице мы встретим её с пожарным.
И горе ей еще больше, если она объявит нам о вольном поведении нашего сына или мужа»

«Изв?стно, что столичная домашняя прислуга глубоко и почти поголовно развращена. Женская, большею частью незамужняя молодежь, массами прибывающая изъ деревень и поступающая въ услуженiе къ петербургскимъ „господамъ“ кухарками, горничными, прачками и пр., быстро и безповоротно вовлекается въ разврать и всей окружающей обстановкой, и безчисленными, нецеремонными ловеласами, начиная съ „барина“ и лакея, и кончая гвардейскимъ щеголемъ-солдатомъ, велемощнымъ дворникомъ и т. д. Разв? закаленная въ ц?ломудрiи весталка устояла-бы противъ такого непрерывнаго и разнороднаго соблазна со вс?хъ сторонъ! Можно положительно сказать, поэтому, что огромнейшая часть женской прислуги въ Петербурге (въ сложности, ея около 60 т.) сплошь проститутки, со стороны поведенiя». (В. Михневич, «Исторические Этюды Русской Жизни», С.-Петербург, 1886 г.).

Свои рассуждения г-жа Северова заканчивает пророчеством: «…еще 50 лет назад слуги назывались «домашней сволочью», «смердами», и именовались так и в официальных бумагах. Теперешнее наименование «люди» также уже отживает свое время и лет через 20 будет казаться диким и невозможным. «Если мы „люди“, то кто вы? - спросила меня одна молодая горничная, выразительно глядя мне в глаза».

Эта статья была написана 16 лет назад для журнала «Paris Match», который должен быть выходить в России, но так и не вышел из-за кризиса. С тех пор многое изменилось: прославили в лике святых , дети царского слуги Ивана Седнева отошли в мир иной, Русская Зарубежная Церковь, еще в 1981 году канонизировавшая воина Иоанна, воссоединилась с Московской Патриархией, однако до сих пор на родине мало кто знает об удивительной судьбе и подвиге Ивана Седнева, простого русского крестьянина, до конца оставшегося верным Государю, его Семье и присяге.

Ночь бегства из пыльной столицы на северо-восток − и старенький поезд, миновав спящие во влажной зелени станции и полустанки, добравшись до Углича, оставит на крошечном вокзале два вагона и исчезнет.

Рассвет. Глухая провинция просыпается в звонком утре. Двухэтажные дома, улицу перебегают куры. Машина прыгает на ухабах. Деревянная тумба с афишей «Дни царевича Димитрия». По дороге к дамбе проезжаем церковь Спаса на Крови, построенную на месте, где из дороги выступила кровь, когда из Углича увозили останки убиенного царевича.

Мы направляемся в деревню Сверчково, где больше века назад родился Иван Седнев, слуга последнего русского царя, последовавший за ним в ссылку и бесследно сгинувший летом 1918 года. В Сверчково, на высоком речном берегу, и поныне стоит его дом, где каждый год собираются семьи потомков Ивана. Летом в этих краях жизнь счастлива и безмятежна и мало отличается от той, что вели здесь почти сто лет назад жители маленького уютного городка с тревожной историей. Природа тоже осталась прежней – в реках, Корожечне и Волге, плещутся судаки, на болотах – россыпи ягод, в лесах грибы. По субботам дымки над окрестными деревнями возвещают банный день, и только дамба, построенная заключенными в предвоенные годы, стоит памятником советским временам. Здесь, на шлюзе, с момента его постройки, проработал всю жизнь сын Ивана Седнева Дмитрий. К нему мы и едем.

Улица еще спит. Тропка от дома выводит на обрыв, откуда резко уходит вниз крутая деревянная лесенка – там на тихой ленивой воде покачивается лодка, построенная Дмитрием Седневым. На ней он ходит рыбачить. Дмитрию Ивановичу восемьдесят три. Его сестры, Леля и Люся, утверждают, что Дмитрий очень похож на отца. Сам Дмитрий его не помнит.

Мы листаем семейный альбом – чудом сохранившиеся фото. «У нас ведь конфискация была, – Дмитрий Иванович говорит неспешно и подливает еще чаю, – когда обыск делали, везде рылись. Тем более, свои обыскивали, - деревенские. Фотографии, награды папины, – все отобрали. Часы у нас были, княжной Ольгой Николаевной подаренные, – переплавили. Нельзя было хранить, – Дмитрий Иванович замолкает. Пальцы, держащие набалдашник палки, сжимаются, он смотрит в окно и горько продолжает: − Когда мы из Царского Села сюда вернулись, мама нас собрала и говорит: ребята, только бы вы живы были! Много претерпели всего. Маму по доносу посадили. “Царские”, – так нас называли. И не то чтобы мы, как премудрые пескари, всего боялись. Но повторять не хотелось – хватит, пережили. А вот эти фотографии мама при обыске за обои спрятала, или еще куда сунула, не буду врать, но они сохранились…»

На желтоватых карточках – великая княжна Ольга, дом в Царском Селе с окошком, помеченным крестиком: здесь до лета 1917 года жила семья Седневых

На желтоватых карточках – великая княжна Ольга, дом в Царском Селе с окошком, помеченным крестиком: здесь до лета 1917 года жила семья Седневых. «Вы представляете себе?» – говорит Дмитрий Иванович. Это его любимая присказка. Он много пережил, этот красивый седой старик, пронесший через всю жизнь груз утраты отца и клеймо «сына царского слуги».

Иван да Марья

А начиналась эта история так. Из Углича призывали матросов на царский флот, – Дмитрий Иванович объясняет этот факт особой статью местных парней, – и когда Ивану Седневу пришло время служить, статный молодец с открытым лицом попал на балтийскую «Северную звезду». «А вот уже оттуда его отобрали на “Штандарт”, яхту царя Николая, – вы представляете себе?» – Дмитрий Иванович выжидательно замолкает. Так Иван Седнев стал лакеем у великих княжон.

Приехав на побывку, Иван Седнев женился на присмотренной родней красавице Марии. Деревенской девушке была уготована судьба, от наблюдения за виражами которой кружится голова. Крестьянка, жившая при царском дворе: крестницей ее детей была великая княжна Ольга.

Вот Мария глядит с фотокарточки тех времен – строгая петербургская дама. Ей предстояло бежать через всю обезумевшую Россию с тремя маленькими детьми, возвращаясь домой, в Сверчково, пережить все смуты, стать председателем колхоза, отсидеть по доносу. В тридцать лет оставшись вдовой, она больше не вышла замуж. С детьми о муже говорить не могла и не хотела, если спрашивали, обрывала: «не тревожь!»

Заваруха

Дети Ивана и Марьи – Митя, Леля и Люся – упорно называют революцию заварухой. Люся – старшая, единственная из них, кто помнит жизнь в Царском Селе. В ее маленькой московской квартирке – бережно хранимая , вывезенная когда-то из Царского Села. Всю свою жизнь Людмила Ивановна ждала, когда она сможет рассказать о своем отце.

«Папа по характеру очень хороший был – вот как Дмитрий Иванович. Помню, как мы его ждали со службы и все маму спрашивали: “А ты мороженое сделала?”, потому что папа мороженое очень любил. Раз папа приходит и говорит: “Ольга Николаевна – великая княжна – изъявили желание нашей Оле крестницей быть”. Потом Митюша родился, она и ему крестницей стала».

А потом началась «заваруха». «Мы очень боялись, – вспоминает Людмила Ивановна, – казаков ждали: говорили, что они будут по домам ходить и всех вырезать. Папу во дворце оставили. Мы к нему ходили, папа к воротам выходил, и мы беседовали. “Не волнуйтесь, – говорил, – мне ничего не будет”. А потом велел уезжать. И мы уехали. Мне почти семь лет было, вот я помню, как мы в Углич приехали и к деревне пошли, – где сосенка и спуск к речке. Рожь тогда поспевала, – вот рожью мы и пошли».

Долг Ивана

Больше Ивана Седнева его семья не видела никогда. Знали: погиб вместе с царской семьей, но все равно ждали

Больше Ивана Седнева его семья не видела никогда. Знали: погиб вместе с царской семьей, но все равно ждали. Вернулся в Сверчково племянник Ивана, поваренок Ленька Седнев, отпущенный из смилостившимися чекистами. Первым делом зашел в дядин дом. И смутилось сердце Марии Седневой – Ленька был уверен, что Иван жив, что он дома. Осенью восемнадцатого в Сверчково пришло письмо от Ивана из Тобольска. «Года там не было – только месяц, август. Мы так обрадовались!» − вспоминает Дмитрий Иванович, но напрасны были надежды – письмо пришло с того света.

Через Тобольск царскую семью везли в Екатеринбург – год добиралось письмо Ивана до родного дома, а когда дошло, его в живых уже не было. «Он выполнял свой долг, – говорит об отце Дмитрий Седнев. − У отца срок службы заканчивался в 1922 году – он не мог не поехать с царской семьей! Он служил!»

А за месяц до расстрела царской семьи случилось вот что. Седнев и денщик царевича матрос Нагорный заметили, что красноармейцы воруют образки, висевшие в изголовье у Алексея. Не смолчали. На следующий день их увезли под конвоем. Куда – неизвестно: в тюрьму, до ближайшего ли оврага... Больше никто и никогда ни о Нагорном, ни о Седневе ничего не слышал.

Мы сидим с Дмитрием Ивановичем на кухне седневского дома, стоящего над обрывом. Река дремлет в полуденном солнце. Тихо – щебет птиц да чьи-то дальние голоса. «Все эти годы... вы гордились своим отцом?» – спрашиваю я и замираю. Дмитрий Иванович сдвигает брови. «Я без отца рос. И когда стал это осознавать, мне... тяжело было. У всех есть отцы, а мне не к кому обратиться. Безотцовщина».

Так история оказывается частной жизнью. Чьей-то, искалеченной, единственной и прекрасной

Человеческая . Ток живой крови, идущий сквозь столетие – как пуля навылет. Прочтешь книги – на пальцах осядет архивная пыль. Нарисуешь схемы − и поймешь, как все было. Восстановишь даты по дням. А потом старик со снежной головой глянет ясным взором и скажет о том, кто для нас – фамилия в книге, чудом сохранившееся фото: «Понимаете, я без отца рос». И история окажется частной жизнью. Чьей-то, искалеченной, единственной и прекрасной. И все станет на свои места. Вот он, сын слуги последнего царя, через стол, на котором в стеклянной банке – влажные цветы из его сада. В соседней комнате басит внук матроса Ивана Седнева, Владислав, продолжатель рода. Люся приезжает каждый год с сыном из Москвы. За рекой дымит баня – Леля растопила, Оленька, крестница великой княжны. Большая семья. Ветвистое дерево жизни.

Венценосче Николае, вкупе с мученическими лики, Царицею,Чады и слугами, предстояще у Престола Христова, просвещение нам даруйте, озаряющее душ наших омрачение и нечувствие, яко да восхвалим радостно вашу блаженную память.

Канон Царственных страстотерпец

Царя и Русь предали все...Почти все, потому что были люди, до конца, до самой смерти исполнившие свой долг - долг присяги, долг чести, долг любви, долг веры.
Верных слуг палачи расстреляли "за компанию", чтобы не оставлять свидетелей. Но крест и венец славы разделен ими до конца, и притом совершенно сознательно и добровольно. Эти люди представляли себе, на что они идут, когда отказались покинуть своих Августейших Господ, презренных всем обществом и оставленных народом. Разве это не подвиг, достойный подражания?
Герои долга, веры и любви - графиня А. В. Гендрикова, князь В. А. Долгоруков, И. Л. Татищев, лейб-медик С. С. Боткин, гоф-лектрисса Е. А. Шнейдер и простые люди: матрос Нагорный, камердинеры Волков и Чемодуров, лакей Седнев, горничная Демидова - добровольно последовали в заточение вместе с Царской Семьей.

Е. С. Боткин

Известно,что в Тобольск с Царской Семьей прибыло 40 человек, по переправке Семьи в Екатеринбург число их сокращается до 27:
1) генерал-адъютант И. Л. Татищев, 2) доктор В. Н. Деревенко, 3) наставник Наследника Цесаревича П. А. Жильяр, 4) преподаватель английского языка С. И. Гиббс, 5) фрейлина графиня А. В. Гендрикова, 6) фрейлина баронесса С. К. Буксгевден, 7) гофлектрисса Е. А. Шнейдер. 8) няня Августейших Детей А. А. Теглева, 9) ее помощница Е. Н. Эрсберг, 10) камер-юнгфера М. Г. Тутельберг, 11) камердинер Государыни Императрицы А. А. Волков, 12) лакей Наследника Цесаревича С. И. Иванов, 13) дядька Наследника Цесаревича К. Г. Нагорный, 14) лакей А. Е. Трупп, 15) лакей Тютин, 16) официант Ф. Журавский, 17) повар И. М. Харитонов, 18) повар Кокичев, 19) поварской ученик А. Седнев, 20) кухонный служитель Ф. Пюрковский, 21) кухонный служитель Терехов, 22) служитель Смирнов, 23) писец А. Кирпичников, 24) парикмахер А. Н. Дмитриев, 25) прислуга графини Гендриковой П. Межанц, 26 и 27) прислуга г-жи Шнейдер Е. Живая и Мария (фамилия неизвестна).
Генерал Татищев, графиня Гендрикова, г-жа Шнейдер и камердинер Волков по прибытии в Екатеринбург прямо из поезда были отправлены в тюрьму. Всем остальным было объявлено, что в них "больше не нуждаются" и что они свободны.

В течение ближайших нескольких дней после прибытия число слуг, находившихся в заточении в Ипатьевском доме, сократилось почти вдвое. 11/24 мая заболел и был отвезен в тюремную больницу камердинер Чемодуров. 15/28 мая были арестованы и отправлены в тюрьму дядька Наследника Цесаревича Климентий Нагорный и другой доблестный матрос Императорской яхты "Штандарт" - лакей Великих Княжен Иван Седнев. Все их преступление состояло в том, что они не скрывали своего возмущения поведением комиссаров и караульных и старались спасти от расхищения вещи, принадлежавшие Царской Семье.
С момента заключения Царской Семьи в Тобольске и до их мученической кончины число людей, остававшихся с ними, постепенно уменьшалось.Так Царственные Узники постепенно лишались своих верных слуг, из которых многие за свою преданность Их Величествам сами приняли мученический конец.
Начиная с середины мая при Царской Семье оставались только пять человек: лейб-медик Е. С. Боткин, комнатная девушка А. С. Демидова, лакей А. Е. Трупп, повар И. М. Харитонов и поварской ученик Леонид Седнев.
В подвале дома Ипатьева в ночь с 16 на 17 июля 1918 года вместе с Царской Семьей были убиты еще четыре человека:
-Боткин Евгений Сергеевич (1864-1918). Лейб-медик при особе Его Императорского Величества, профессор медицины, приват-доцент Военно-Медицинской Академии (СПб).
-Трупп Алоизий (Алексей) Егорович, камер-лакей.
-Харитонов Иван Михайлович, повар.
-Демидова Анна Степановна, комнатная девушка.

Фрейлина Императрицы графиня Крест на могиле графини А. В. Гендриковой
Анастасия Васильевна Гендрикова и гофлектрисы Е. А. Шнейдер

Пока весной семнадцатого Блок упивался "музыкой революции" и "солдатскими пикетами, которые проверяют документы, в чем есть свой революционный шик" (это в Светлое Воскресение), на той же Светлой неделе Марина Цветаева умоляла: "За Отрока - за Голубя - за Сына, / За царевича младого Алексия / Помолись, церковная Россия!.."
Началось спровоцированное революцией зримое выявление героев и негодяев. Боцман Деревенько, на руках носивший больного царевича и считавшийся своим в семье государя, перешел на сторону революционной черни. Деревенько, учивший Цесаревича ходить, игравший с ним, носивший его на руках, оберегавший его в течение более чем десяти лет, проявил себя как предатель. А матрос Клементий Нагорный добровольно отправился с узниками в Тобольск, потом в Екатеринбург, где его за месяц до убийства Романовых расстреляли.
Были среди пошедших на крест за Императором дворяне, и дворянин доктор Е. С. Боткин писал из екатеринбургского заточения: "Я умер - умер для своих детей, для друзей, для дела... чтобы исполнить свой врачебный долг до конца". А дворянин генерал-адъютант И. Л. Татищев вспоминал о своем решении на просьбу Государя поехать с ним в ссылку: "На такое монаршее благоволение у кого и могла ли позволить совесть дерзнуть отказать Государю в такую тяжелую минуту". Были среди верных слуг Царевых крестьяне и мещане, и камердинер государыни крестьянин Волков о своей верности Царю говорил просто: "Это была самая святая чистая семья!" Были у семьи верные слуги-иностранцы и иноверцы - англичанин Гиббс и француз Жильяр .

В службе Царственным страстотерпцам приведены имена и других Романовых, а также их слуг, принявших мученическую смерть: Великий Князь Сергий Александрович, убитый террористами в Москве в 1905 г.; его супруга, Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, инокиня Варвара, великий князь Сергий Александрович и его слуга Феодор Ремез; князья Иоанн, Константин, Игорь и Владимир; Великий Князь Михаил, брат Царя и Наследник Престола, а также его секретарь - Николай Джонсон, убитые в Перми в июле 1918 г.; и, наконец, Великие Князья Павел, Дмитрий и Георгий, убитые 1919 г. в Петрограде.

Примечание:

Особое место занимает вопрос о прославлении верных царских слуг, пострадавших вместе с Царской Семьёй. В своё время Русская Православная Церковь Зарубежом прославила их. Хочется надеяться, что в связи с объединением Русской Православной Церкви и Православной Церкви Зарубежом и восстановлением евхаристического общения верные царские слуги, пострадавшие за "други своя", будут почитаемы и у нас в России. Общий подвиг вместе возводит на Небо...

Через 20 лет после убиения Царской Семьи и Их слуг, в 1938 году на полигоне Бутово под Москвой был расстрелян прославленный ныне в сонме новомучеников и исповедников Российских мученик Василий Иванов, житие которого имеет одну особенность: мученик Василий, как и царские слуги в июле 1918-го, пострадал за Царя-Мученика Николая. .

________________________________________________________

Материал опубликован на сайте храма свт. Николая Чудотворца в Бирюлеве в рубрике «Новомученики» (http://www.st-nikolas.orthodoxy.ru) без указания автора. - Прим. ред. сайта «Наша эпоха».

Генерал-адъютант И. Л. Татищев и князь В. А. Долгоруков были расстреляны в Екатеринбурге 10 июля 1918 г. Графиня А. В. Гендрикова, гофлектриса Е. А. Шнейдер и камердинер А. А. Волков в дни после убийства Царской Семьи были перевезены в Пермь и убиты в ночь с 20 на 21 августа/3-4 сентября 1918 г. Камердинеру Волкову удалось бежать с места казни (ассенизационные поля под Пермью). - Прим. ред. сайта «Наша эпоха».

(устар.) слуги в дворянском, богатом доме

Альтернативные описания

В России до 1917 г. - слуги

Обиходное название прислуги в помещичьем доме

Человеческая буква лицы

Буква кириллицы

. «человеческая» буква славянской азбуки

Пьеса Василия Шукшина «Энергичные...»

Пьеса русского писателя А. Н. Островского «Свои..., сочтемся»

Цикл очерков В. Гиляровского «Трущобные...»

Роман американского писателя Ш. Андерсона «Марширующие...»

Сыны человеческие

Повесть российского писателя М. Зощенко

Живут же...!

Хозяева на Земле

Человеки

. «бедные...», Достоевский

. «гомо сапиенсы»

Все... братья

Потомки обезьян по Дарвину

. «человеческая» буква славян

Пьеса «Свои..., сочтемся»

Фильм про мутантов «...-Х»

Райкин: «... и манекены»

Старорусская буква «Л»

. «..., где вы? Ау!» (клич героя С. Фарады)

. «л» наших прадедушек и прабабушек

. «...и манекены» (фильм Райкина)

. «л» из кириллицы

Далекое прошлое буквы «Л»

Человечество

Живая буква кирилицы

. «с возрастом... делают меньше глупостей - не те возможности»

. «..., где вы? Ау!» (клич в «Чародеях»)

Они гибнут за металл

. «... гибнут за металл» (Мефистофель)

. «... в черном» (фильм)

Буква кириллицы (Л)

Буква старославянского алфавита

. "... в черном" (фильм)

. "... гибнут за металл" (Мефистофель)

. "..., где вы? Ау!" (клич в "Чародеях")

. "..., где вы? Ау!" (клич героя С.Фарады)

. "...и манекены" (фильм Райкина)

. "Л" из кириллицы

. "Л" наших прадедушек и прабабушек

. "Человеческая" буква славян

. "Бедные...", Достоевский

. "Гомо сапиенсы"

Далекое прошлое буквы "Л"

М. мн. людь ж. люд м. собират. человеки, род человеческий; народ, мир, общество, все и всяк; прислуга в доме, как служителя зовут человеком. Все мы люди, да не все человеки, т. е. рода человеческого, но без человеческого достоинства. Люди говорят, молва ходит. Людей слушать осла на плечи взвалить (от басни). Здесь люд пройдоха. Некем взяться, люду нет, рабочих. него в доме людишки негодные, вор да пьяница. Людь вост. употреб. и в един. ч. человек. Ты что за людь? На людях и смерть красна. Легка побыть налюд (арх.). Царю люди (или: слуги) нужны. Мило, как люди людям милы. Бог Богом, а люди людьми. Богу, и людям ведомо, и Богу, и миру известно. Бог один видел, а люди знают. За (на) кого Бог, за (на) того и добрые люди. Бог да добрые люди дают. Кабы не Бог да не добрые люди! все люди, да всяк человек по себе. Пьем, едим, как люди; чем же мы нелюди? Пьем, как люди, а за что Бог не милует, не знаем. Аль в людях людей нет? Народу-то, народу ровно людей! Людей много, да человека нет. Много народу, да людей нет. На свете не без добрых людей. в самоедах не без людей. за рекой люди живут. за горами люди. Пойду, похожу, на добрых людей погляжу. Людей поглядеть и себя показать. На людей поглядеть и себя показать. Выдти в люди. Через людей в люди выходят. Коли в люди выведут, так живется. Оттерпимся, и мы люди будем. Бог найдет и в люди выведет. Стар да упрям ни людям, ни нам. Добрый Иван, и людям, и нам: худой Иван, ни людям, ни нам. Дома Илья, а в людях свинья. Ни Богу, ни людям, ни нам мужикам. людях Ананья, а дома не найдешь (а дома каналья). Будет в поле рожь, будет и в людях ложь. Люди солгали, да а мы правды не сказали. Спроси в людях, что дома деется! Живи людям себе (т. е. живи на себя так, чтобы и людям хорошо было). Что у людей водится, то и от нас не прочь (от того и мы не прочь). Что в людях живет, то и нас не минет. у нас не хуже, чем у людей. Дома не лежу, а в людях не стою, т. е. работаю и сижу. Что в людях, то и у нас. Что за людьми, то и за нами (о барышах и пр.). мы не хуже людей. Что люди, то и мы. Всего много, да в людях. Что дома скоплю, за тем в люди не пойду. Вино пьешь? людях пью (поднесут, так выпью). людях пьет, да и дома не льет. Не на ту пору мать родила. Не собрав разума в люди пустила! Нам бы под гору, а людям в гору возить. Люди дорогой, а волк стороной. Люди дома, что захочешь, а в людях, что дают. Коли дома не пекут, так и в людях не дадут. Ни Бога не боится, ни людей не стыдится. Людей не удивишь, хоть себя и уморишь. Себя уморишь, а на людей не угодишь. Горох да репа в поле вдова да девка в людях! чужих людях (на чужой стороне) три года чертом прослывешь. что об этом (об нас) люди скажут? После этого и в люди не кажись, а ребята засмеют. Шутку сшутить, людей посмешить. Умлючи пошутить, людей повеселить. Учи жену без детей, а детей без людей. Сам не хвались, как люди похвалят. Не хвались нищий сумою, как люди дадут (дадут ли еще). На что тем хвалиться, что в люди не годится. Беда (напраслина) не по лесу ходит, а по людям. Встарь люди бывали умней, а ныне веселей. Отдай жену в люди, а сам так живи. Двор дыроват, люди говорят, а выдти не велят (морда). Люди Божьи собаки (брешут). людях дурак смех; свой дурак стыд (горе). Дома, как хочешь, а в людях, как велят. Что у людей, то и у нас, водится. людям Богородица (икона), а к кам литва да литва (все литва) Люди название 13-й буквы, см. Кабы не буки еры, да не люди аз ла, далеко бы увезла. Людин м. людин ряз. един. число от люди, человек; встарь, гражданин, обыватель, вольный человек (не крестьянин); нынее: простолюдин или человек из черни, мужик. Людина м. презрительное. Людина не человек. Людцы мн. стар. люди, выражение смирения. Людный, обильный людьми, многолюдный. Людная земля, город; людная улица; людное сборище, артель. На базаре людно. Людненько ж у вас ребятишек. Людновато стало народу, к праздникам. Сев. вост. обильно, много, дивно. Людно поросят, собак, оленей: людно денег, дров; дожди полили людно. Людно шумят, много голосов. Людовитый, людный, сильно заселенный. Людность ж. многолюдство; населенность, относительно количества, скопление людей, говоря о многочисленности их. Люднеть, наполняться людьми. Край люднеет, напр. от переселенцев, либо от размножения людей на месте. Рынок люднеет, народ прибывает (противопод. безлюдеть). Людство ср. людность, многолюдство, присутствие людей. При людстве и в лесу не страшно. Людством все сделаешь. Людской, к людям относящ. Людские речи, молва. Людское добро, всем общее. Людская застольная, для прислуги; изба, людским ж. помещение для прислуги на барском дворе. Людская, приличный человеку вообще; доброжелательный; вежливый. Это не людское обращение. Живи людски, по-людски, как прилично человеку. На Вятке произн. лючки, люцки: толком, осторожно, бережно, внимательно. Божий суд не людским судом стоит. Суд людской, не Божий. Людских (лихих) речей не переслушаешь. Наша беда не как людская (ближе к сердцу; либо непрощенная). Луцке все не по-людски: вокруг вода, а в середине беда. Людкость, людскость ж. свойство, состояние людского; доброе, кроткое, радушное расположение; человечность, гуманность; приличие, пристойность во внешности, по навыку в хорошем обществе. Людиться пск. знакомиться, знаться, водиться с людьми. Людорез, людоубийца, людогуб, людомор, людожор, людоед и пр. кто режет, убивает, губит, морит или пожирает людей. Людоедом, кроме дикаря людоеда, зовут и хищную рыбу акулу, морского волка или собаку, шарку, Squalus. Людоедство, -жорство ср. обычай некоторых дикарей есть человеческое мясо. Свекор говорит: нам медведицу ведут; свекровь говорит: людоедицу ведут; деверья говорят: нам неткаху ведут; золовки говорят: нам непряху ведут и пр. нападки на молодую, песня

Пьеса "Свои..., сочтемся"

Пьеса русского писателя А. Н. Островского "Свои..., сочтемся"

Райкин: "... и манекены"

Роман американского писателя Ш. Андерсона "Марширующие..."

Старорусская буква "Л"

Фильм про мутантов "...-Х"

. "человеческая" буква славянской азбуки

Пьеса Василия Шукшина "Энергичные..."

Цикл очерков В. Гиляровского "Трущобные..."

Живут же....

. "с возрастом... делают меньше глупостей - не те возможности"

Буква кирилицы

Далёкое прошлое буквы "Л"

. "Да, были... в наше время" (стих.)

Как яркие звезды сияют на церковном небосклоне святые царственные страстотерпцы. Тех, кто их презирал, гнал и мучил при жизни, было много; тех, кто почитает и любит ныне, - вероятно, еще больше. Но очень мало было тех, кто оказывал им свою любовь во время их уничижения, и еще меньше - тех, кто решился сам разделить с ними их крест. Их имена должны быть золотыми буквами начертаны в нашей памяти.

Первое испытание на верность

Анна Степановна Демидов В феврале 1917 года в России произошла революция. По воспоминаниям современников, среди ближайшего окружения императора в те дни началась «настоящая оргия трусости». Одни спешно покидали дворец, другие отпарывали со своих погон императорские инициалы. Сын доктора Евгения Боткина Глеб впоследствии вспоминал: «Люди, которые всего лишь несколько дней назад выставляли напоказ свои монархические убеждения, сейчас уверяли каждого в своей верности революции и осыпали оскорблениями императора и императрицу, говорили о Его Величестве "полковник Романов" или просто "Николай"». Однако среди приближенных были и те, кто остался верным своему государю, присяге, долгу чести и веры.

8 марта 1917 года государыне было объявлено об ее аресте, а также о том, что все придворные и слуги свободны покинуть царскую семью. На принятие решения давалось два дня. Повар Иван Михайлович Харитонов , несмотря на то что у него была большая семья, сразу же заявил, что остается при императоре. Так же поступили и помощник дядьки цесаревича Клементий Григорьевич Нагорный .

Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова в последних числах февраля выехала к тяжело больной сестре в Кисловодск, однако, узнав о произошедших в Петрограде событиях, спешно вернулась в Царское Село. Она прибыла в Александровский дворец лишь за несколько часов до того, как он стал тюрьмой. В дневнике она записала: «Слава Богу, я успела приехать вовремя, чтобы быть с ними».

Гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков На следующий день, 9 марта, в Царское Село возвратился государь. Его сопровождал единственный человек из всей его многочисленной свиты - гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков . Встречавший их на вокзале полковник Е. С. Кобылинский впоследствии рассказывал: «Я не могу забыть одного явления, которое я наблюдал в то время. В поезде с государем ехало много лиц свиты. Когда государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо проникнутые чувством страха, что их узнают». Император быстро вышел из вагона, не глядя ни на кого, прошел по перрону и сел в ожидавший его придворный автомобиль. Лишь один верный князь Долгоруков последовал за ним, разместившись рядом в машине...

«Если бы у царя было больше таких дворян...»

В первой половине июля 1917 года на заседании Временного правительства было принято решение о перевозе царской семьи в Тобольск.

«Будущее больше не страшит, не беспокоит»

За два дня до отъезда Анастасия Гендрикова сделала в своем дневнике такую запись: «Будущее больше не страшит, не беспокоит. Я так чувствую и так доверяюсь тому (и так это испытала на себе), что по мере умножения в нас страданий Христовых, умножится Христом и утешение наше ».

Граф Илья Леонидович Татищев Вместе с царской семьей должен был ехать обер-гофмаршал Высочайшего двора граф П. К. Бенкендорф, однако из-за болезни жены он не смог отправиться в тобольскую ссылку. Государь предложил сопровождать его генерал‑майору К. А. Нарышкину, на что тот попросил дать ему 24 часа на размышление. Услышав это, император отказался от его дальнейших услуг и сделал аналогичное предложение графу Татищеву, на которое тот сразу же с радостью согласился. Позднее Илья Леонидович так объяснил мотивы своего поступка: «Было бы нечеловечески черной неблагодарностью за все благодеяния идеально доброго государя даже думать над таким предложением; нужно было считать его за счастье». Генерал Винберг впоследствии писал: «Если б у русского царя было больше таких дворян, как Татищев, то не только не смогла бы революция оказать своего губительного действия на нашу Родину, но самой революции не было бы». Думается, что эти слова вполне можно отнести и ко всем остальным верным царским слугам.

Каждый из подданных, как мог, старался помогать царственным страдальцам. Василий Александрович Долгоруков вместе с доктором Боткиным неоднократно ходатайствовали о том, чтобы царственным узникам предоставили более свободный режим и разрешили им прогулки по городу. Многократно обращался князь с просьбами о денежной помощи к своему отчиму, графу П. К. Бенкендорфу. Повар Иван Михайлович Харитонов, когда начал ощущаться недостаток в средствах, стал ходить к богатым купцам и просить товары в долг. Клементий Григорьевич Нагорный, который к тому времени стал, взамен А. Е. Деревенко, дядькой цесаревича, особенно много делал для Алексея Николаевича: он участвовал во всех его играх и затеях, постоянно дежурил при нем во время приступов его болезни, носил в случае необходимости на руках. Анна Степановна Демидова, как прежде, неустанно служила императрице.

«Господь охраняет от отчаяния...»

После того как власть захватили большевики, содержание заключенных, хотя и не сразу, значительно ухудшилось. Царской семье выделялось (из их же собственных капиталов!) 4200 рублей на всю семью в месяц (для сравнения: до этого расходы семьи составляли около 20-25 тысяч рублей ежемесячно).

Однако арестованные старались переносить трудности своего положения с большим достоинством, терпением и смирением. О внутреннем состоянии членов царской семьи могут свидетельствовать письма государыни того периода. Так, в одном из них она писала о радости и тишине, которыми Бог наполняет ее душу: «Разве это не чудо! Не ясна ли в этом близость Бога. Ведь горе бесконечное, - все, что люблю, страдает, счета нет всей грязи и страданьям, а Господь не допускает унынья: Он охраняет от отчаянья, дает силу».

Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова Из писем и воспоминаний современников видно, что и слуги, в особенности доктор Евгений Боткин и графиня Анастасия Гендрикова, старались сохранять в то время мирное устроение души и бодрый, даже радостный дух. «Гендрикова старается быть радостной», - писал князь Долгоруков своей матери. «Гендрикова довольно спокойна, и опустошение ее дома в Петрограде ее не сильно впечатлило», - сообщал он же в другом письме.

Между тем 22 апреля из Москвы прибыл чрезвычайный комиссар ВЦИК Яковлев, для того чтобы вывезти семью из Тобольска. Поскольку наследник был в то время серьезно болен, с ним остались три великих княжны и несколько слуг. Государь, императрица и великая княжна Мария Николаевна вынуждены были покинуть Тобольск. Вместе с ними в неизвестный для них путь отправлялись также князь Долгоруков, доктор Боткин, камердинер Чемадуров, лакей Седнев и Анна Демидова. Сохранилось свидетельство Гиббса о том, что Анне Степановне нелегко было решиться на такой шаг. В вечер перед отъездом она простодушно призналась ему: «Ох, господин Гиббс! Я так боюсь большевиков. Не знаю даже, что они с нами сделают». Однако она нашла в себе силы преодолеть этот страх и разделить судьбу царственных страдальцев до самого мученического конца.

30 апреля, после неоднократной смены маршрута, поезд наконец прибыл в Екатеринбург, причем князь Долгоруков был сразу же отделен от остальных и отправлен в арестный дом № 2 (ныне - здание Центральной городской клинической больницы № 1).

Начало развязки

Царевич Алексей с матросом Нагорным. Могилев, 1910 г. Вскоре, 20 мая, из Тобольска на пароходе «Русь» выехали и остальные члены царской семьи. Вместе с ними в числе других верных слуг поехали граф И.Л. Татищев, графиня А.В. Гендрикова, дядька цесаревича К.Г. Нагорный, повар И.М. Харитонов.

Известно, что на пароходе комиссар Н. Родионов запирал по ночам цесаревича в каюте, против чего очень протестовал Клементий Григорьевич. Большевики же матроса Нагорного просто ненавидели. Больше всех против него настроен был матрос Павел Хохряков. «Иначе и быть не могло, - отмечал впоследствии полковник Кобылинский, - один - "краса и гордость русской революции", а другой - преданный Семье человек, глубоко любивший Алексея Николаевича и им любимый. За это он и погиб...».

23 мая великие княжны, Алексей Николаевич и все, кто их сопровождал, прибыли в красную столицу Урала. Согласно постановлению Уральского областного совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, генерал Татищев, графиня Гендрикова, госпожа Шнейдер и камердинер Волков были арестованы и прямо из поезда отправлены в арестный дом. Графиню Гендрикову и госпожу Шнейдер поместили в общую больничную камеру - обе женщины были больны. Рядом с арестным домом находилась действовавшая еще в то время Симеоновская церковь-школа. Узников водили в нее каждое воскресенье, причем служили там и заключенные священники. Богослужения проходили благоговейно и торжественно, многие плакали.

Клементий Григорьевич Нагорный вместе с немногими слугами был допущен к царской семье. Он до конца оставался заботливым слугой и отважным телохранителем юного цесаревича. Защищая интересы Алексея Николаевича, он требовал оставить тому не одну, а две пары сапог, чтобы мальчик имел возможность сменить обувь, если она намокнет; превозмогая собственную усталость, с усердием и любовью служил цесаревичу днем и ночью, когда тот болел. Когда помощник коменданта дома Ипатьева Мошкин хотел было забрать себе висевшую над кроватью наследника золотую цепочку с крестиками и образками, Клементий вместе с Иваном Седневым остановили вора. Мошкин им этого не простил: всего через четыре дня после приезда царских детей в Екатеринбург обоих слуг арестовали и заключили в тюрьму. 28 июня их расстреляли с группой заложников. Незадолго до этого, 10 июня, были убиты Василий Александрович Долгоруков и Илья Леонидович Татищев.

Ипатьевский дом

Слугам предложили покинуть арестованных, но никто на это не согласился

Царским слугам, остававшимся в доме Ипатьева, большевики снова предложили покинуть арестованных, но никто на это не согласился. Чекист И. И. Родзинский впоследствии рассказывал: «Вообще, одно время после перевода в Екатеринбург была мысль отделить от них всех, в частности, даже дочерям предлагали уехать. Но все отказались».

Условия жизни в доме Ипатьева были несравненно более тяжелыми, чем в Тобольске. Здание обнесли двумя высокими дощатыми заборами, окна замазали белилами. Караульные вели себя грубо и разнузданно. В любое время они имели доступ во все комнаты, а в спальне великих княжон была даже снята дверь. Вообще, над юными царевнами постоянно всячески издевались: к ним приставали с самыми непотребными шутками, «сопровождали» их, когда те шли в уборную и обратно, в их присутствии нецензурно ругались.

Пищу царственным узникам доставляли из столовой, часто несвоевременно и один раз в день. Были случаи, когда приносили только то, что оставалось от комиссаров и солдат. Трапезы проходили за столом без скатерти, иногда на семь человек подавалось пять ложек. Порой во время обеда подходил какой-нибудь красноармеец, лез ложкой в миску с супом и говорил: «Вас все-таки еще ничего кормят». Иван Михайлович Харитонов, придворный повар, чем мог, старался исправить положение. Он сумел отремонтировать дымившую ранее плиту и сам стал готовить, насколько это было возможно, питательную и вкусную еду.

Все чувствовали себя одной большой семьей

В условиях заключения все чувствовали себя как бы одной большой семьей - вместе трудились, вместе ели и отдыхали. Молились также вместе. Согласно показаниям бывших охранников дома Ипатьева, все узники вставали около 8-9 часов утра, «собирались в одну комнату и пели там молитвы».

На пороге Царствия Небесного

Доктор Евгений Сергеевич Боткин В столь тяжелом положении только вера, как писал Пьер Жильяр, «очень сильно поддерживала мужество заключенных. Они сохранили в себе ту чудесную веру, которая уже в Тобольске вызывала удивление окружающих и давала им столько сил и столько ясности в страданиях. Они уже почти порвали с здешним миром».

От имени членов августейшей семьи доктор Боткин обращался к коменданту Авдееву с просьбой о совершении богослужений, однако за все время были получены разрешения лишь на пять служб. Для их совершения приглашались клирики екатеринбургского Екатерининского собора. Последнее богослужение состоялось 14 июля 1918 года - за два дня до убийства. Когда диакон запел «Со святыми упокой», то государь, а вслед за ним и все присутствовавшие, опустились на колени.

Слуги приняли мученическую кончину вместе с царской семьей

Слуги до конца остались верными святым царственным страстотерпцам и вместе с ними приняли мученическую кончину. В ночь с 16 на 17 июля, в канун праздника святого князя Андрея Боголюбского, все они были зверски убиты в подвале Ипатьевского дома.

Вскоре приняли страдальческую кончину графиня Анастасия Васильевна Гендрикова и гоф-лектриса Екатерина Адольфовна Шнейдер: они были убиты в Перми в ночь на 4 сентября. «Анастасия Васильевна Гендрикова, как глубоко религиозный человек, не боялась смерти и была готова к ней, - писал генерал М. К. Дитерихс. - Оставленные ею дневники, письма свидетельствуют о полном смирении перед волей Божьей и о готовности принять предназначенный Всевышним Творцом венец, как бы тяжел он ни был. Она убежденно верила в светлую загробную жизнь и в Воскресение в последний день, и в этой силе веры черпала жизненную бодрость, спокойствие духа».

Преданные слуги царственных страстотерпцев до конца сохранили в своем сердце любовь и верность царской семье. Разделив с ней все скорби и тяготы заключения, особенно сблизившись с царственными страстотерпцами в тот период, они прониклись и их высоким духовным настроением. Благодаря этому, верим, и ныне они также вместе с ними светло радуются в Царствии Небесном.

Наталья Стукова ,
сотрудник Александро-Невского Ново-Тихвинского монастыря
и комиссии по канонизации святых Екатеринбургской митрополии

http://www.pravoslavie.ru/96054.html