Одним из наиболее выдающихся российских драматургов является Александр Островский. «Доходное место» (краткое содержание произведения будет предметом настоящего обзора) - это пьеса, которая занимает видное место в его творчестве. Она вышла в свет в 1856 году, однако до постановки в театре была допущена лишь через семь лет. Существует несколько известных сценических постановок произведения. Одна из самых популярных - работа с А. Мироновым в одной из главных ролей.

Время и место

Старую Москву действием некоторых своих известных сочинений выбрал драматург Островский. «Доходное место» (краткое содержание пьесы должно начинаться с описания утра главных героев, так как именно в этой сцене читатель знакомится с ними и узнает об их характерах и социальном положении) - произведение, которое не стало исключением.

Также следует обратить внимание на время событий - первые годы царствования императора Александра II. Это было время, когда в обществе назревали серьезные перемены в экономической, политической и культурной сферах. Данное обстоятельство всегда следует помнить при анализе данной работы, так как автор отразил этот дух перемен в повествовании.

Вступление

Настоящим мастером описания и изображения быта и жизни среднего сословия является Островский. «Доходное место» (краткое содержание этой новой работы писателя необходимо разбить на несколько смысловых частей для удобства понимании композиции) - пьеса, в которой нашли отражение основные творческие принципы драматурга.

В начале читатель знакомится с главными действующими лицами этой истории: Вышневским, старым болезненным человеком, и его молодой привлекательной женой Анной Павловной, которая несколько кокетлива. Из их разговора становится ясно, что отношения супругов оставляют желать лучшего: Анна Павловна холодна и равнодушна по отношению к своему мужу, который очень этим недоволен. Он убеждает ее в своей любви и преданности, однако жена по-прежнему не обращает на него никакого внимания.

Завязка интриги

Остроумную социальную критику с тонким юмором мастерски сочетал в своих пьесах Островский. «Доходное место», краткое содержание которого нужно дополнить указанием на то, что послужило толчком к развитию сюжета, - это произведение, которое считается одним из лучших в творчестве автора. Началом развития действия можно считать получение Анной Павловной любовного письма от немолодого мужчины, который, впрочем, был уже женат. Хитрая женщина решает проучить незадачливого поклонника.

Появление других персонажей

Пьесы Островского отличаются динамичностью развития сюжета с акцентом на высмеивание социальных пороков людей среднего сословия. В рассматриваемом произведении читатель знакомится с типичными представителями городской бюрократии, которые представлены подчиненными Вышневского, Юсовым и Белогубовым.

Первый уже стар годами, поэтому он опытен в ведении делопроизводства, хотя занятия его, очевидно, не являются чем-то выдающимся. Однако он пользуется доверием начальника, чем очень гордится. Второй находится в непосредственном его подчинении. Он молод и несколько неопытен: так, Белогубов сам признается, что не очень хорошо разбирается в грамоте. Тем не менее молодой человек намерен неплохо устроить свою жизнь: он метит в столоначальники и хочет жениться.

В рассматриваемой сцене чиновник просит Юсова похлопотать о его повышении в должности, и тот обещает ему свое покровительство.

Характеристика Жадова

Пьесы Островского известны в русской литературе тем, что в них представлена целая галерея портретов современной драматургу эпохи. Образ племянника Вышневского получился у автора особенно колоритным.

Этот молодой человек живет в доме дяди, служит у него, однако намерен добиться самостоятельности, так как презирает образ жизни его семьи и окружения. Кроме того, с самого первого своего появления поднимает на смех Белогубова за его плохое знание грамоты. Также читатель узнает, что молодой человек не желает выполнять черную писарскую работу под начальством Юсова.

За такую независимую позицию дядюшка хочет прогнать племянника из дома, чтобы он сам попробовал жить за маленькую зарплату. Вскоре становится ясной и причина такого поведения: Жадов сообщает своей тетушке, что намерен жениться и жить своим трудом.

Ссора дяди с племянником

«Доходное место» - пьеса, которая основана на идее противостояния молодого и старшего поколений. Эту мысль автор обозначил уже в первой части произведения, когда наметил принципиальную разницу в жизненных позициях Жадова и служащих его дяди.

Так, Юсов высказывает недовольство его работой и выражает надежду, что Вышневкий уволит его за пренебрежительное отношение к службе. Это наметившееся противостояние доходит до финальной точки в сцене открытого конфликта дяди с племянником. Первый не хочет, чтобы Жадов женился на бедной девушке, однако молодой человек, разумеется, не желает уступать. Между ними происходит бурная ссора, после которой Вышневский грозит племяннику порвать с ним родственные отношения. Он узнает от Юсова, что невеста Жадова - дочь небогатой вдовы, и убеждает последнюю не выдавать дочь за него.

Новые герои

Столкновение старых порядков и новых веяний мастерски изображал в своих произведениях Островский. «Доходное место» (анализ пьесы может быть предложен школьникам в качестве дополнительного задания по творчеству драматурга, так как она является знаковой в его творческой карьере) - произведение, в котором эта мысль проходит красной нитью через повествование. Перед вторым актом ее прямо озвучивает Юсов, который выражает опасение из-за смелости и дерзости современной молодежи и восхваляет образ жизни и действия Вышневского.

Во втором действии автор знакомит читателя с новыми персонажами - вдовой Кукушкиной и ее дочерями: Юленькой, помолвленной с Белогубовым, и Полиной, возлюбленной Жадова. Обе девушки несмышленны, слишком наивны, а их мать думает только о материальном положении будущих супругов.

В этой сцене автор впервые сводит героев вместе, и из их разговора мы узнаем, что Полина искренне любит Жадова, однако это не мешает ей думать о деньгах. Жадов же мечтает о независимой жизни и готовится к материальным трудностям, к чему пытается приучить и невесту.

Описание Кукушкиных

Кукушкину автор изобразил как практическую женщину: ее не пугает вольнодумство главного героя. Она хочет пристроить своих бесприданниц и уверяет Юсова, который предостерегал ее от свадьбы, что Жадов ведет себя дерзко из-за того, что он холост, но женитьба, дескать, его исправит.

Почтенная вдова в этом отношении мыслит очень по-житейски, очевидно, исходя из собственного опыта. Здесь же следует сразу отметить принципиальную разницу между двумя сестрами: если Юля не любит Белогубова и обманывает его, то Полина искренне привязана к своему жениху.

Судьбы героев через год

Главный персонаж комедии Островского «Доходное место» Жадов женился по любви на женщине, которую обожал, однако которая по своему развитию уступала ему. Полина хотела жить в сытости и довольстве, однако в супружестве познала нищету и бедность. Она оказалась неготовой к такой жизни, что, в свою очередь, разочаровало Жадова.

Об этом мы узнаем из сцены в трактире, где год спустя сходятся основные персонажи пьесы. Сюда же приходит Белогубов с Юсовым, и из их разговора читатель узнает, что у первого дела идут превосходно, так как он не брезгует брать взятки за свои услуги. Юсов хвалит своего подопечного, а Жадова поднимают на смех за то, что он не выбился в люди.

Белогубов предлагает ему деньги и покровительство, однако Жадов желает жить честным трудом, и поэтому с презрением и негодованием отвергает это предложение. Однако ему самому очень плохо от неустроенной жизни, он выпивает, после чего половой выгоняет его из трактира.

Семейная жизнь

Правдивое описание мещанского быта присутствует в пьесе «Доходное место». Островский, сюжет произведений которого отличается достоверностью изображения характерных явлений социальной действительности середины девятнадцатого века, очень выразительно передавал дух своей эпохи.

Четвертое действие пьесы посвящено, в основном, семейной жизни Жадовых. Полина чувствует себя несчастной в убогой обстановке. Она тем острее ощущает свою бедность из-за того, что ее сестра живет в полном достатке, а муж ее всячески балует. Кукушкина советует дочери требовать от мужа денег. Между ней и возвратившимся Жадовым происходит ссора. Тогда Полина, следуя примеру матери, начинает требовать у мужа денег. Тот призывает ее терпеть бедность, но жить честно, после чего Полина убегает, но Жадов возвращает ее обратно и решается идти к дяде просить себе место.

Финал

Неожиданно счастливой развязкой завершается пьеса «Доходное место». Островский, жанр которого - преимущественно комедия, умел даже в юмористических зарисовках показать общественные пороки современности. В последнем, пятом, действии Жадов униженно просит себе работу у дяди, однако в ответ последний вместе с Юсовым начинают высмеивать его за то, что он предал свои принципы жить самостоятельно и честным трудом, не воруя и не беря взяток. Выведенный из себя, молодой человек заявляет, что среди его поколения есть честные люди, отказывается от своего намерения и объявляет, что больше не проявит слабости.

Полина мирится с ним, и супруги уходят из дома Вышевского. Последний между тем переживает семейную драму: интрижка Анны Павловны обнаруживается, и оскорбленный супруг устраивает ей сцену. Кроме того, он разоряется, а Юсову грозит увольнение. Произведение заканчивается тем, что с Вышневским случается удар от постигших его несчастий.

Итак, Александр Островский («Доходное место» тому яркий пример) в своих произведениях умело соединял исторические реалии и острую сатиру. Пересказанная нами пьеса может быть предложена школьникам для более углубленного изучения творчества писателя.

Доходное место. Театр Сатирикон. Пресса о спектакле

Коммерсант , 15 марта 2003 года

"Доходное место" опять болит

Пьеса Островского в "Сатириконе"

Вчера в московском театре "Сатирикон" прошла премьера спектакля "Доходное место" по пьесе Александра Островского, поставил его художественный руководитель театра Константин Райкин. Удивительно, но факт: до вчерашнего вечера русская классика никогда не игралась в этом театре. И вот теперь крепость "Сатирикона" сдалась. Обозреватель Ъ РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ считает, что сдача прошла чрезвычайно удачно.

Не надо было быть театральным пророком, чтобы предугадать, что Островский в "Сатириконе" обойдется как без тяжеловесного исторического бытоподобия, так и без миловидной старомодности в актерской игре или сочного смакования реплик. Развешивать кружева да рассиживаться по лавкам – это не из репертуара театра Константина Райкина. Впрочем, из всех великих комедий Островского "Доходное место" меньше других располагает к умилению стариной или заковыристыми русскими словечками. Тут не до благолепия: речь идет о том, как реальная жизнь буквально выворачивает молодому человеку руки и вправляет ему мозги, а значит, заставляет забыть о высоких книжных идеалах чести и достоинства. Как простая необходимость кормить семью вынуждает вчерашнего правдолюбца наступить на горло собственной песне и отправиться к богатому родственнику просить у него хлебного чиновничьего местечка.

Когда ни поставь, "Доходное место" всегда окажется созвучно времени, если только не бездумно инсценировать, а действительно принять Островского близко к сердцу. Мейерхольд в 20-е годы поставил в Театре революции – попал спектакль во все учебники. Марк Захаров в 60-е поставил в Театре сатиры – так современно получилось, что через несколько представлений вообще запретили. Вот и спектакль Константина Райкина тоже бьет в больную точку. Она, правда, теперь у зрителя находится совсем в другом месте, нежели была хотя бы 20 лет назад. В этом смысле можно сказать, что спектакль "Сатирикона" при помощи Островского ставит важный социальный эксперимент.

Если во времена оны публика мысленно аплодировала только обличителю пороков Жадову, то теперь зрители радостно хлопают и дядюшке Вышневскому, взяточнику с внешностью современного губернатора, пытающемуся обучить племянника азам житейского практицизма. Время словно вынуло из пьесы Островского ту единственную вертикаль правды, на которую следовало опираться "прогрессивному" зрителю. Но Константин Райкин остро почувствовал, что от этого "Доходное место" не только не рассыпается, но, напротив того, становится жестче и драматичнее. За каждым из персонажей обнаруживается та самая пресловутая "своя правда", которая придает главному конфликту пьесы едва ли не экзистенциальный характер. А за Жадовым водится и "своя вина": зачем женился, если выбрал путь одинокого противостояния уложению жизни. Получается, что все в равной степени обречены, а не виноват никто, кроме того, кто устроил человека таким, каков он был, есть и будет.

Открытие этой объективной истины происходит на высоком градусе театральных эмоций. В напористом и нервном спектакле "Сатирикона" диалоги персонажей превращаются в открытые и яростные столкновения. Сценограф Борис Валуев придумал для Островского строгую черно-белую среду: белый портал над сценой и сужающийся белый половик на игровой площадке ведут в черное никуда. А там припрятан более чем простой реквизит – табуретки, столы, стулья, кресла, диваны, причем все они на колесиках. Помимо чисто технического удобства для быстроты перемены мест действия эти колеса позволяют персонажам, одетым художником Марией Даниловой в серо-бело-черные цвета, кататься по сцене, не вставая с сидений. Вроде бы простейшая идея, но она удивительно точно соответствует заданному режиссером ритму спектакля, а отчасти и задает его сама.

Впрочем, никакие идеи художников и догадки режиссера не смотрелись бы столь убедительно, не будь "Доходное место" так отлично сыграно. Все роли сделаны выпукло и броско, а многие откровенно гротескно, но никто друг другу на сцене не мешает. Это тот редкий случай, когда ваш обозреватель искренне досадует на недостаток газетной площади: почти про каждого из актеров, не исключая и задействованных в спектакле студентов Школы-студии МХАТ, есть что сказать по существу. А про двоих, Дениса Суханова и Григория Сиятвинду, нельзя не сказать.

Денис Суханов играет Жадова без всякого романтического ореола. Этот долговязый, взъерошенный молодой человек с резким голосом даже чем-то неприятен – как бывают неприятны для окружающих люди с громогласными принципами. Его нужно, но очень трудно уважать, потому что господин Суханов не напрашивается на проявления симпатии и сцену вынужденного слома играет не как трагическое поражение, а почти как помешательство рассудка. Дело в том, что от чиновничьего мира его отделяет не образование и не наличие совести, а что-то психофизическое. Поэтому и играется в "Сатириконе" между Жадовым и прочими не столько конфликт интересов или столкновение мировоззрений, сколько несовпадение групп крови.

Старого чиновника Юсова, самого колоритного из всей чиновничьей братии Островского, Григорий Сиятвинда играет почти без грима – толщинки костюма, седая щеточка усов да большие очки. Он уморительно смешон как в мелочах походки или нечленораздельных звуках, так и в "программном" пьяном танце в трактире. А манифесты юсовской жизненной позиции венчаются фантасмагориями: старик вспрыгивает на стулья, слуги начинают маршировать под громкую музыку и увозят его, кричащего, куда-то в темноту. Есть в этих полуистерических прорывах в пустоту нечто гоголевское или сухово-кобылинское. Да и сам спектакль кончается фантастически: стулья-столы вдруг медленно уплывают вверх, и лишенными последней опоры оказываются все, опять же без деления на правых и виноватых.

Российская газета, 17 марта 2003 года

Алена Карась

Поместные танцы

Константин Райкин поставил в "Сатириконе" знаменитую пьесу Островского

В НОВОМ спектакле Константина Райкина можно сделать сразу несколько открытий. Райкин - одна из самых живых и непредсказуемых личностей отечественного театра. Никогда нельзя сказать точно, что именно он предпримет в следующий раз, каких достигнет высот. В "Доходном месте" Райкин обнаружил себя как тонкий режиссер и отличный педагог. И хотя первый акт непередаваемо скучен, а актеры порой кричат так, что и микрофонам становится неловко, несколько блестящих мизансцен и ролей делают "Доходное место" ярким событием сезона.

Вместе с художником Борисом Валуевым и элегантными костюмами Марии Даниловой он сочинил пространство, пригодное скорее для танцевального, чем драматического спектакля, - лаконичное, с большим свободным покрытием, по которому, легко скользя, танцуют свои причудливые танцы актеры, а вместе с ними - стулья, столы, мебель на колесиках. Все плывет и качается в поисках доходного места, и от этого корабельного вальса кружится голова, непреклонно подчиняя себе жизненное пространство. Кажется, образ этого бесконечного скольжения, ритм разухабистого, бесшабашного, эксцентричного танца родился у Райкина раньше, чем все остальные подробности спектакля. Собственно, через танец выражают себя все персонажи спектакля, каждый по-разному. Танцует челядь в доме Вышневского (Юрий Лахин едва ли не единственное монументальное и неподвижное лицо спектакля, хозяин жизни), таща за собой столы и стулья. Танцует горячий Жадов, и в его "танцах" высокомерная заносчивость молодого гордеца, презирающего всякую разновидность холопства, сменяется аллюром загнанной лошади - бешеным перебором ног вокруг собственной оси. Вместе с танцевальными изменениями осуществляются глубокие перемены и психологических состояний. Райкин-режиссер вослед Райкину-актеру усвоил мейерхольдовское кредо - у него движение характера равно движению как таковому, и потому каждой перемене чувства и мысли соответствует перемена жеста. Когда молодой Денис Суханов - Жадов, исполненный чувства беспредельной свободы, широко размахивая ногами и руками, танцует свой эксцентрический вальс, на ходу резонерствуя о достоинстве, кажется, что его не менее эксцентричная шевелюра - копна непокорных волос - вальсирует вместе с ним. Этакий высокомерный и избалованный "мажор", чьи проповеди не оплачены ни знанием, ни опытом. Возможно, только - врожденным чувством правды. Все дальнейшие перемены в его танце и характере неожиданны. И потому особенно ценны.

Но мы отвлеклись от главного "танцора" - старого чиновника в канцелярии Вышневского, Аким Акимыча Юсова. Играет его - и в этом проявились озорство, юмор и педагогическая отвага Райкина - Григорий Сиятвинда. Молодой темнокожий актер, за последние два сезона успевший ввязаться во множество самых разных проектов, роль Юсова станцевал предельно темпераментно и умно. Маленький, с солидным пузом, он не ходит, а перекатывается по сцене. Хитрый приспособленец, поднявшийся из самых низов, никаких университетов не кончавший и на том неколебимо стоящий - этакий излюбленный персонаж российской жизни, сермяжный тип, от века доказывающий, что и без всякой науки и просвещения можно удобно устроиться в мире. Именно для него, Юсова - Сиятвинды, придумал Райкин танцевальный хит всего спектакля. Молодые чиновники во главе с подхалимом Белогубовым, празднующим хорошую взятку, умоляют старика "пройтись". Старик бы хотел, но сидящий за соседним столиком неподкупный Жадов смущает его. Вдруг музыка заиграла, и все сомнения - побоку, он уж себе не принадлежит. Он еще не понял, в чем дело, а глаз его поплыл в какой-то блаженной истоме; в самозабвении скинут сюртук - и "пошел". В замечательном словечке Островского актер разглядел фантасмагорический танец, не танец даже, а стон и экстаз уродливо и дико выражающей себя души, стон истовый и невероятный.

С этого танца Сиятвинды спектакль Райкина набирает настоящие обороты, становится событием художественным. И хотя актеры будут еще кричать и неумеренно размахивать руками, и хотя "сатириконовский" грубоватый азарт будет не раз брать свое, спектакль с этого момента начинает забирать вас целиком. Свой не менее выразительный танец станцует в спектакле Глафира Тарханова. Какое странное совпадение произошло на московской драматической сцене: вот уже второй спектакль подряд напоминает нам о великих ролях Марии Бабановой - о Тане в одноименной пьесе Арбузова и Полине в "Доходном месте", который поставил Всеволод Мейерхольд. В новом спектакле Константина Райкина Полину (как и Таню в РАМТе) "танцует" дебютантка - его студентка из Школы-студии МХАТ.

В ее игре, как и у Суханова с Сиятвиндой, видно, о каком театре мечтает Райкин. О театре, в котором чувство предельно и точно выражено в жесте.

Время новостей, 17 марта 2003 года

Дина Годер

Правдолюб и капризница

Константин Райкин поставил в "Сатириконе" "Доходное место"

Нет, все-таки не надо Константину Аркадьевичу быть режиссером. Ведь все у него хорошо. Артистом выходит - глаз не оторвешь. Разумно своим театром руководит: если лет десять назад «Сатирикон» воспринимали только как сцену, по которой, топоча и гогоча, носятся толпы безликой молодежи, то теперь в его репертуаре полно хороших спектаклей, и актеры яркие появились. О театре Райкин рассуждает интересно, для студентов в Школе-студии МХАТ он - один из самых внимательных и любимых педагогов. Ну что ему неймется?

Не выдержал Райкин, поставил «Доходное место». И словно отбросил свой театр на те самые десять лет. Опять по сцене носится молодежь, изображая многочисленных слуг и непонятно зачем двигая туда-сюда мебель на колесиках. Опять все артисты безостановочно кричат, напрягают жилы, машут руками и пучат глаза. И все как один, включая сатириконовских премьеров, выглядят провинциально и неталантливо. Ни одного монолога в простоте не скажут - все отбегают да прибегают после каждой фразы. Режиссерские штампы громоздятся один на другой: вот началось любовное объяснение - и заиграл вальс, и закружился диван, на котором сидели влюбленные... Но самое главное - решительно непонятно, зачем ставили этот спектакль, что хотели поведать миру? А что-то явно хотели, иначе бы не делали программку в виде российской тысячерублевки с Ярославским кремлем, высокопоставленный Вышневский не выглядел бы барственным банкиром в дорогущем элегантном костюме, а главный герой - молодой правдолюб, не желающий жить взятками, - не ходил бы в современном светлом плаще. (Правда, непонятно, что значат прочие костюмы: фраки, цилиндры, шляпки с перьями, платья до полу и чиновничьи мундиры, да это уже и не важно.)

Наверное, «Доходное место», одна из главных пьес Островского про уродства «старого мира» и невозможность сохранения идеалов, в начале 90-х смотрелась бы гораздо лучше, но и сейчас можно было ее как-то современно повернуть. Этого нет. Играющий Жадова Денис Суханов, знаменитый сатириконовский Шантеклер, опять гарцует, взмахивает рыжими кудрями и без конца резонерствует, сначала с беспечным видом, а потом - изображая нервность, негодование и глубокие нравственные мучения. Очаровательная студентка Школы-студии МХАТ Глафира Тарханова, играющая Полиньку, все время кричит и кривляется, думая, что именно так выглядят в начале сюжета детская непосредственность, а в конце - стервозность. О других уже и не говорю. Впрочем, все претензии отношу к режиссеру. Что прикажете делать, если постановщик считает, что в финале главный герой должен выйти на авансцену и прямо в зал гневно бросить: «Я буду ждать того времени, когда взяточник будет бояться суда общественного больше, чем суда уголовного»! Восхищаться его гражданской позицией? Аплодировать? Что ж, публика хоть и несколько растерянно, но послушно аплодирует.

«Сатирикон» - театр новый, и публика у него хоть богатая, но тоже новая - доверчивая и неискушенная. Именно здесь зрители в волнении перешептываются, не зная, чем закончится история о Ромео и Джульетте. Как обычно, если в спектакле трудно понять, что именно следует считать главным, публика сама для себя выбирает самое интересное. В «Доходном месте» главный ее интерес вызывают не обличения взяточников, а рассказы о воспитании девушек-невест. О том, как они должны завлекать перспективных женихов, а после свадьбы капризничать, требуя все новых подарков. Как раз во время сцены капризов в зале у моей соседки сзади зазвонил мобильный телефон. Почти не понижая голоса, она рассказала, что сидит в театре и как ей здесь все нравится. А потом еще долго щебетала о покупках.

Газета , 17 марта 2003 года

Артур Соломонов

Островского конвертировали

"Сатирикон" представил публике "Доходное место" А. Островского. В роли режиссера выступил художественный руководитель театра Константин Райкин.

«Господи, как актуален Островский!» - шептала какая-то зрительница, когда на сцене отчаявшийся главный герой, расставшись с иллюзией жить честно, пытался стать человеком обыкновенным: нормальненько брать взяточки, содержать на них женушку. А то ведь что получалось: жену любит - сил нет, а кормит ее только фразами о честности, долге и благородстве. Не вышло - жена все равно оголодала.

Права зрительница, которая сообщала Богу, что Островский актуален. Деньги - как стихия, определяющая поступки, импульсы, влияющая на основные инстинкты. И еще: когда произносились со сцены сентенции о том, что муж обязан содержать жену, что, коли семья в бедности, ничьей вины, кроме как мужниной, тут нет, зал принимал их как должное. Ни смешка. Чувствовалась абсолютная солидарность зрителей с этими утверждениями. Если бы подобная коллизия была представлена где-нибудь, скажем, в Берлине, то, кроме вежливого интереса к «их нравам», ничего бы не вызвала. А что касается власти денег и того, как жизнь заставляет человека сначала прогнуться, потом сломаться, а после еще и доказывает, что этого не надо было делать, - вполне универсально.

Жадов (Денис Суханов) - прямо-таки весенний ветерок. Свеж, наивен, вертляв. Сядет за стол - сразу стучит по нему пальцами. Увидит любимую тетеньку - зацелует. Как начнет говорить о морали - возбуждается. Морализирующий цыпленок. А в сценах со своей возлюбленной Полинькой он превращается в голубка. Ну, что еще сказать? Только и ждешь, когда глаза его откроются и можно будет полюбоваться, как он тогда будет кукарекать и ворковать. А «веки ему поднимают» коллективно: и жена Полинька (Глафира Тарханова), и ее маменька (Анна Якунина), и дядя (Юрий Лахин), и старик-чиновник Юсов (Григорий Сиятвинда). Усилия их увенчаются успехом.

Доходное место - то, от чего гордо отказывается главный герой. То, к чему он в конце концов на карачках приползает. Идея «доходного места» движет спектаклем. Вот две девушки мечтают поменять свое местоположение: уйти из дома матери в дом мужа. Желательно, мужа доходного. Вот чиновнички разглагольствуют о местах и местечках.

Взаимоотношения иронии и пафоса - самый интригующий момент спектакля, и, кажется, это соотношение не всегда подвластно режиссеру. Конечно, так и должно быть: Жадов, декламирующий что-то о добре, красоте и честности, должен вызывать противоречивые чувства: «ну, дурачок», «а ведь он, как ни крути, прав», «жизнь ему рога обломает, а вообще-то жаль», «гордости да честности много, а ума Бог не дал» и т.д. Неопределенность Жадова - вполне художественная. То есть эта неясность позиции приводит к более ясной постановке вопроса.

Мейерхольд, поставив «Доходное место», до минимума сократил присутствие на сцене так называемых примет быта. Это должно было избавить Островского от ярлыка «бытописатель», обнажить страсти героев и не дать воспринять совокупность вещей - вот тумбочка, ящичек, к нему есть ключик, вот стол, в тон ему стул, и не сегодня так заведено, и не завтра кончится - как что-то давящее героев, определяющее не только их быт. Тем самым герои как бы освобождались от груза прошлого и пресловутого влияния среды. И тогда причины несвободы и пигмейства персонажей приходилось искать поглубже. В спектакле «Сатирикона» каждому дано сказать свое слово, каждый прав, а из «быта» - только диваны, стулья, столики на колесиках, которые мгновенно исчезают, появляются, а в финале их и вовсе утягивают куда-то вверх. Пьеса, где говорится о власти вещей и денег, обставлена скупо, а декорации нарочито небогаты. То есть идем вглубь. Не во взятках и деньгах дело, не в желании красиво одевать своих жен - это частности. Речь о том законе жизни, что движет жестокими по существу пьесами Островского, где прав счастливый и сильный. Где «правда хорошо, а счастье - лучше», а «волки и овцы» просто меняются местами, на смену старым хищникам приходят новые, и в этом суть всяких реформ.

Беспафосность подачи этих истин у Островского, ложно счастливые финалы некоторых его пьес, художественная гармония, которую вполне можно принять за гармонию изображаемой им жизни, - все это есть и в «Доходном месте». И в спектакле «Сатирикона». Райкин отказался принять сторону Жадова, похожего на пародию на Чацкого (который и сам почти пародия), и сторону тех, кто олицетворяет вековой уклад жизни. Он сократил некоторые сцены, добавил немного сегодняшних слов, пустил время быстрее. И предоставил решать публике, на чьей она стороне и нужно ли в этом споре принимать чью-то сторону, да и есть ли тут вообще спор.

марта 2003 года

Григорий Заславский

Взятки гладки

В театре «Сатирикон» сыграли премьеру «Доходного места»

Юркие кресла и диваны, которые легко и беззвучно сходят со своих мест и кружатся по сцене, как бравые плясуны, на театре подобны живой кошке, - считается, что кошка может сорвать спектакль: на ее естественном фоне любая игра превращается в фальшь. В новом спектакле театра «Сатирикон» на сцене нет ничего, кроме стульев, столов и двух диванов, поставленных на колесики (сценография Бориса Валуева ). Они двигаются, как живые, легко и свободно, требуя такой же свободы и от артистов, то есть особого, естественного мастерства. Любое лишнее актерское движение обращается в наигрыш, выдает ненастоящесть происходящего.

Не у всех получается.

Чтобы не говорить о недостатках спектакля, поговорим об удачах. То есть, поговорим о мужских ролях. В «Сатириконе» – немало хороших, уже известных молодых актрис (с ходу назовем Вдовину, Бутенко, Стеклову), но в «Доходном месте» постановщик спектакля Константин Райкин пошел на известный риск, выпустив на сцену студенток (и студентов) Школы-студии МХАТ, где учит их актерскому мастерству. Но, кажется, поспешил: студенты, которым доверены большие роли, пока теряются на большой сцене, порой им попросту не хватает голоса и потому они не говорят – кричат.

Кричат однообразно громко, на одной ноте. Впрочем, не больше красок и в речи некоторых уже закончивших образование актеров, - такова Анна Якунина в роли Фелисаты Кукушкиной; она кричит, как рыночная торговка. Наверное, такого сходства требовал от нее режиссер. Наверное, на рынке продавщица может кричать ровно так, открытым белым звуком, но на театре такой нераскрашенный крик скоро утомляет.

Однако же мы собирались сказать об удачах. Лучшее в этом спектакле – в ролях, сыгранных мужской половиной труппы, в «Сатириконе» традиционно более сильной (в других случаях – решительно поддержанной талантом и опытом худрука Константина Райкина, но в «Доходном месте» он выступает только как режиссер): Аристарх Владимирыч Вышневский – Юрий Лахин , Василий Николаич Жадов – Денис Суханов , Аким Акимыч Юсов – Алексей Якубов (в другом составе эту роль играет Григорий Сиятвинда).

Суханов, только-только получивший «Кумира» как подающий надежду молодой актер, теперь наверняка будет соискателем других, вполне уже зрелых номинаций и наград. С чуть взбитыми волосами, в растрепанных чувствах, его Жадов кажется сошедшим в русскую вязкую жизнь петушком Шантеклером, романтизм которого все еще не перебродил в крови.

А жизнь не терпит романтического толкования. Полуторавековой давности выдумки Островского слушаются как самая что ни на есть злободневная и актуальная правда жизни. И дело тут, конечно, не в почти незаметно проведенной редактуре текста, корректном его освобождении от устаревших деталей. И не в умении отдельные реплики «к слову», минуя партнера, направить в зал (зал «ловит» каждое такое слово, и ждет, уже ищет очередной публицистической речи).

Хорош, конечно, Островский. Точен выбор пьесы и, надо признать, точен оказался выбор театра (в смысле: театр выбирает пьесу, пьеса выбирает театр). Впору заподозрить Райкина в сознательной провокации, поскольку «Сатирикон» говорит с публикой на ее языке и о ее делах и заботах. Публика понимает, но не обижается, поскольку сам Островский свидетельствует в финале ее правоту и победу.

Не Вышневский жалеет о том, что брал взятки и страсти ради взял больше необходимого, хватил через край. Не Юсов отыгрывает назад, отказываясь от мягкой своей философии, по которой и волки могут быть сыты, и овцы целы (своеобразный взгляд на идеальное устройство России, кстати - схожий с тем, что некогда высказан был Г.Х.Поповым). Жадов приходит и просит, вернее, умоляет вернуть ему благорасположение дяди и доходное место в придачу. Какие могут быть обиды?!

Видно, что среди актеров-мужчин больше всего режиссерского внимания и участия досталось Денису Суханову, который и вышел лучше остальных, во всеоружии таланта и мастерства: получился характер, а не маска, как у многих других в этом нескучном, хотя и весьма продолжительном спектакле (три часа с одним антрактом).

В программке указано, что комедия Островского публике предлагается в «сценической редакции театра» и потому, наверное, можно оставить за театром право представить происходящее, как борьбу одного настоящего героя с масками, борьбу, которая и самого героя коверкает и заставляет в финале приползти на коленях и просить принять его в «маски», согласиться и с его правом стать своим среди своих.

Но даже и в отредактированном виде пьеса Островского предполагает несколько иной формат и некоторый объем и у других героев. А его-то, объема и недостает.

Так что замечательно сочиненная пляска-танец Юсова, с кружением по сцене на двух стульях, с превращением старого чиновника в кучера, когда товарищи его и половые счастливы изображать четверку лихих коней (как и другие остроумно придуманные сцены) остается в памяти как своего рода «номер», спецэффект. Вроде финального улета всех стульев, диванов и столов, которые вдруг отрываются от насиженных и наезженных своих мест, да так и застывают в воздухе. Впрочем, за этот фокус отвечает лауреат международных конкурсов Роман Цителашвили.

Ведомости , 18 марта 2003 года

Олег Зинцов

Ни дать ни взять

В "Сатириконе" сыграли спектакль о вреде мздоимства

Программка нового спектакля "Сатирикона" сделана в виде 1000-рублевой купюры. На купюре проштамповано: "А. Н. Островский. "Доходное место". Комедия". Собственно, программка говорит о постановке Константина Райкина практически все: и о претензии на актуальность, и о том, как эта актуальность осмыслена. Не хватает разве что слогана в духе Министерства по налогам и сборам: "Пора выйти из тени".

Рутину, разумеется, долой: Мария Данилова одела героев Островского в костюмы не то чтобы особенно современные, но явно и не в музейные, а в нечто среднее меж теми и другими: вот модные шаровары, а вот старомодные шляпки с перьями. Борис Валуев выкатил на пустую сцену кресла и диваны на колесиках - не то чтобы как в "Икее", но и не такие, как на прабабушкиной даче; скорее из мебельного магазина средней руки. В финале вся мебель медленно всплывет в воздух и повиснет над сценой: образ яркий и точный. Но кроме этого фокуса вспомнить про "Доходное место", по строгому счету, нечего.

Можно, впрочем, сказать, что спектакль сыгран ритмично и бойко, как принято в "Сатириконе". То есть актеры много бегают и громко кричат, рассказывая историю про то, что взятки брать нехорошо, а жить по совести ох как трудно. В иные моменты кажется, что Островского здесь хотят сыграть как Гоголя, в иные вспоминаешь передачу "Аншлаг, аншлаг". Пара сцен с участием вдовы коллежского асессора Кукушкиной (Анна Якунина) вполне безобразны, но в целом - не ужас что такое.

Алексей Якубов в роли чиновника Юсова честно отрабатывает амплуа старого шута (в другом составе играет Григорий Сиятвинда). Юрий Лахин изображает матерого взяточника Вышневского в манере, которую можно, пожалуй, назвать традиционной. Ироничный и темпераментный Денис Суханов в роли идеалиста Жадова петушится так, будто доигрывает роль Шантеклера из недавнего сатириконовского мюзикла про жизнь курятника. Миловидной студентке Школы-студии МХАТ Глафире Тархановой, судя по загубленной роли Полиньки, выходить на публику все-таки рано.

Вообще говоря, согласия в товарищах по сцене нет, но одно они помнят твердо: "Доходное место" - страшно актуальный сюжет.

Актуальность этой пьесы, впрочем, неизменна с момента первой публикации в 1857 г. , поэтому обсуждать ее как-то странно. Если же вам хочется увидеть в происходящем на сцене еще какой-нибудь художественный смысл, то придется признать, что из трех сегодняшних амплуа Константина Райкина - глава театра, актер и режиссер - последнее, увы, наименее интересно. "Доходное место" - из тех спектаклей, в которых любую сцену можно сыграть так, как придумал режиссер, а можно совершенно иначе, но в общей картине это не изменит ровным счетом ничего. Описывать эту премьеру с точки зрения театрального языка (идей, постановочных приемов, актерских задач и проч.) можно примерно с таким же успехом, как рассказывать о свойствах "обычного порошка" из рекламы "Ариэля": ясно, что стирает он хуже чудо-средства, но добавить к этому нечего. Кроме разве того, что Островский у Райкина - никак не "певец Замоскворечья", а прямо-таки сатиры смелый властелин.

Но тут уж название театра обязывает.

Известия , 18 марта 2003 года

Марина Давыдова

С "Доходного места" - в карьер

В "Сатириконе" поставили знаменитую пьесу Островского

Может быть, из-за латинского названия театра, но скорее в силу самой природы райкинского таланта - динамичного, труффальдинистого и тесно привязанного к западноевропейской комедийной традиции - русская классика на сцене "Сатирикона" никогда прежде не шла. Теперь после постановки "Доходного места" можно с уверенностью сказать, что зря. Островский идет в "Сатириконе" и идет "Сатирикону" ничуть не меньше, чем Гольдони, Мольер и Шекспир, вместе взятые.

Только умоляю - не ждите рассуждений о том, как текст Островского о доходных местах, карьеризме, утрате юношеских идеалов, нечистоплотности чиновников и пр. резонирует с сегодняшней ситуацией. Не резонирует. Конечно, в России по-прежнему берут взятки, жены по-прежнему изменяют мужьям, а маленькие дети все еще писают в штаны. И что? Если взглянуть на ситуацию пьесы попристальнее, то обнаружится, что нашу общественно-экономическую мораль от морали времен Островского отделяет бездонная пропасть.

Российское законодательство различало два вида взяточничества - мздоимство и лихоимство. В первом случае чиновник брал деньги за то, что и так по совести и по закону должен был сделать. Во втором - за то, чего делать было нельзя. Лихоимство беспощадно каралось, на мздоимство смотрели сквозь пальцы. Так вот чиновники из "Доходного места", которым бросает в лицо облитые горечью и злостью слова идеалист Жадов, - мздоимцы. В среде этих госслужащих, как следует из текста Островского, царит жесткая корпоративная мораль и наличествуют высокие представления о чести. Рассказ одного из героев о случае прямого мошенничества со стороны некоего делопроизводителя воспринимается главным антагонистом Жадова Юсовым как чудовищный позор для всей чиновничьей касты. Теперь скажите мне, положа руку на сердце: где у нас а) такие высоконравственные чиновники, б) борющиеся с ними жадовы (а ведь в середине XIX века, после смерти Николая I, в России и впрямь возникла целая генерация подобных идеалистов).

Когда Марк Захаров поставил эту пьесу на излете советской оттепели, поручив роль Жадова Андрею Миронову, ситуация была совершенно иной. Идеалисты послесталинского призыва еще не перевелись, но застой уже маячил на горизонте, а чиновничий мир Островского воспринимался как воплощение вновь поднимающих голову советских упырей. Там было кому и против кого бороться. Теперь и пылких, наивных юношей не сыщешь при самом ярком освещении, и мздоимство рядом с первоначальным награблением капитала, кажется, как сказал бы товарищ Бендер, "детской игрой в крысу".

Верно смекнув, что лобовое столкновение двух несуществующих нынче миров выглядело бы ненужным анахронизмом и что черно-белая трактовка по отношению к пьесе гениального автора (если кто-то еще сомневается, что Островский гений, выбросите эти сомнения из головы) попросту глупа, Райкин пошел другим, "амбивалентным" путем. Роль Жадова он поручил Денису Суханову, артисту, как теперь уже ясно, немалого таланта и весьма широкого диапазона, но скорее отрицательного, чем солнечного мироновского обаяния. Что же до чиновников, то они в спектакле не страшны и даже не противны. Юсов - душка, да и только, дядя Жадова Аристарх Вышневский (Юрий Лахов) и вовсе трагическая фигура. Финал пьесы окрашен у Островского в поистине шекспировские тона. Чиновничья карьера и личная жизнь Вышневского только что потерпела крах, и именно в этот момент к нему является образумившийся племянник просить-таки доходного места.

Двойственность усугубляется тем, как придуманы у Райкина женские персонажи. Жена главного героя Полинька (Глафира Тарханова) - наивная девчонка, радующаяся новой шляпке, как дитя погремушке. Призывать такую жить в честной бедности все равно что рекомендовать первоклассницам не кататься на каруселях. Мама Полиньки - не лицемерная мещаночка, а нормальная конкретная бабища, знающая почем фунт лиха, поднявшая двоих детей и дающая отпор жадовскому идеализму, как право имеющая. Если учесть, что она моет при этом полы в жадовской квартире, высоко задрав полы собственного платья (на прислугу-то денег нет), позиция главного героя становится совсем уж уязвимой. Главный нерв спектакля -- не конфликт честного человека с нечестными, а противостояние максималиста и реалистов. Нежелание жить по лжи и невозможность жить по одной только правде. Увиденное таким образом "Доходное место" Островского начинает сильно смахивать на "Мизантропа" милого сердцу Райкина Мольера, а нервный, кудрявый и пластичный Жадов (Суханов всякий раз выбегает на сцену так, словно собирается танцевать "Лебединое озеро") - на Альцеста с русскою душой. И никакого поколенческого конфликта тут быть не может. Такие чудики генерациями не водятся.

Сыграно "Доходное место" тоже очень по-мольеровски - жирными (иногда чересчур уж жирными) красками, с очень пошедшим Мольеру, хотя и не всегда идущим Островскому бурлеском и каким-то молодецким задором. Особенных режиссерских и сценографических изысков в спектакле нет (есть даже и очевидные провалы вроде кричащей не своим голосом жены Вышневского и бессмысленно бегающей по сцене массовки), зато вы непременно обнаружите здесь фирменную сатириконовскую добротность, неглупую трактовку и несколько отлично сыгранных ролей. Среди них надо особо отметить Алексея Якубова, отменно играющего темпераментного живчика Юсова (можно только догадываться, как хорош в этой роли играющий с ним в очередь Григорий Сиятвинда). Если вы думаете, что этого мало, значит, вы давно не были в театре.

На месте "Сатирикона" я бы теперь рванула к русской классике на всех парах. С "Доходного места" - в карьер.

Столичная вечерняя газета, 17 марта 2003 года

Глеб Ситковский

Островский на колесиках

В «Сатириконе» сыграли «Доходное место» Островского в постановке Константина Райкина.

С тех самых пор, как в Марьиной Роще завелся театр по имени «Сатирикон», Райкин неукоснительно блюдет одно железное и одновременно золотое правило: или ты постановщик, или актер. Если ставишь пьесу, то вход на сцену тебе категорически воспрещен. Спектакли, в которых сатирикиновский худрук лицедействует, имеют счастливую судьбу - все до единого воспеты критикой и, что ни год, участвуют во всяких важных театральных фестивалях. Режиссерская судьба Константина Аркадьевича складывалась до сих времен не столь успешно, хотя любой критик подтвердит вам, что это постановщик умелый и изобретательный, не хуже иных прочих. Во властители дум режиссер Райкин не метит, но превыше всего ценит на сцене шик, роскошь, щегольство. Главное, чтобы костюмчик сидел, и все тут.

Как же, ужаснется какой-нибудь добровольный сторож классического наследия, с этакой легкомысленной жизненной позицией – и за Островского хвататься? Тем более что раньше в «Сатириконе» за отечественных классиков как раз и не думали браться: на афише театра- редкий случай! - вы вообще не сыщете ни единого русского автора.

Островского на сцену «Сатирикона» впустили, но обошлись с ним жестковато, хотя и корректно. Деловито вытравили из речи персонажей обаятельные анахронизмы вроде «конфект» и приказчицких «пожалуйте-с», приодели по современной моде (художник по костюмам Мария Данилова) и запретили дамам, сидючи у окна, дуть на блюдечко с чаем.

Райкин любит, чтоб актеры на сцене шевелились, и, будь его воля, он, верно, вовсе запретил бы персонажам Островского рассиживаться. Но поскольку сделать это было невозможно, то вместе со сценографом Борисом Валуевым режиссер сочинил мебель на колесиках, и эта придумка сама собой родила множество весьма изобретательных мизансцен. К примеру, во время хмельного танца Юсова (Григорий Сиятвинда), все посетители трактира, сидя за столиками, начинают стремительное коловращение вокруг недвижной фигуры пьяного чиновника.

Фабулу пьесы Райкин постарался максимально актуализировать и приблизить к современной жизни, что, в общем, особого труда и не составило. Нарядно разодетые зрители с пониманием отнеслись к словам о том, что «нынче принято жить в роскоши», а жены в зале многозначительно посматривали на мужей, когда расчетливая вдова Кукушкина (Анна Якунина) поучала дочек: «Мужьям потачки не давайте, так их поминутно и точите, чтобы деньги добывали». Благородная бедность Жадова (отличная работа Дениса Суханова) вызывает поначалу куда меньшее сочувствие у публики, чем ловкая оборотливость приспособленца Белогубова (Сергей Климов), сумевшего сыскать себе «доходное место». Циничное современное общество давно уверилось в том, что новая шляпка жены важнее множества высоких слов о честности и нравственности. Традиционный сатириконовский зритель считается весьма обеспеченным, и наверняка некоторые из пришедших на спектакль занимают как раз те самые доходные местечки, что приносят чиновничеству немалый доход. Райкин не то что бы стыдит публику. Просто подносит зеркало. Зрителям очень нравится.

Культура , 20 марта 2003 года

Наталия Каминская

Пляски на кафедре

"Доходное место" в "Сатириконе"

Режиссер, принявшийся сегодня ставить пьесы А.Н.Островского (по крайней мере, те, где особо явственно расставлены социальные акценты), подобен человеку, ухватившему тигра за хвост. Держать страшно, отпустить еще страшнее. Чуть приблизишь к современности – и впадешь в вульгарный социологизм. Оставишь все как есть, спросят: где режиссура? Между тем коллизии, да и просто тексты по своей сиюминутной актуальности находятся на грани фола. "Доходное место" долго не ставилось в Москве. Пассажи со сцены Сатирикона звучат для современников ну просто в лоб. Откровенно и почти что неприлично. Вот навскидку: "Человек, который не умел или не успел нажить себе состояние, всегда будет завидовать человеку с состоянием…", "У нас общественного мнения нет… Вот тебе общественное мнение: не пойман – не вор", "Порядочные люди не заставляют жен работать, для этого у них есть прислуга…" Неприличие процитированных строк даже не в том, что из них выпирает буквальная социальная правда-матка, а в том, что она, подлая, занимает-таки ежедневно ум современного россиянина. Если же говорить "о высоком", то оно, романтическое, как всегда у Островского, заключено в правдолюбце, на этот раз в Жадове, да и в жене его Полиньке, которая было взбрыкнула от нищеты существования, но под конец осталась все же с любимым человеком.

Романтизм, впрочем, в режиссерской транскрипции Константина Райкина здорово "получает по физиономии". Но и пошлому здравому смыслу в лице махрового коррупционера Вышневского достается не меньше.

Все эти рассуждения, вылетая из-под пера, ставят, однако, самого автора заметок в некоторое недоумение. С чего бы это, сидя в московском театре 2003 года, начинаешь задумываться об общественных материях, дважды уже опошленных (сначала идеологией советской, потом, скажем так, предкапиталистической)?

Ай да Райкин! Ай да Сатирикон с его вечной тягой к шоу, с его плясками, с откровенным актерским комикованием, с его нескрываемым желанием удовольствия для публики, с шеренгами иномарок у зрительского входа, с крутыми ценами на билеты etc!..

Самое удивительное то, что в этом спектакле есть все "родовые признаки" и режиссуры Райкина, и общей эстетики Сатирикона. Но некое потрясение выносишь из зала совсем не от того, "как" было сказано слово Островского, а от того, "что" нам было сказано. Чиновник Вышневский у Ю.Лахина вовсе не следует авторской ремарке "одряхлевший старик с признаками подагры". Перед нами крепкий мужчина с брутальной стрижкой, одетый в почти что современный костюм и говорящий почти что нынешними интонациями хозяина жизни. Все мужчины этого спектакля, включая Жадова, выглядят почти что современниками. Но именно это "почти" дает поразительный эффект. Мог бы сатириконовский Вышневский подъехать к своему дому на новеньком "Бентли"? Почти! Похож ли Жадов Д.Суханова на современного молодого идеалиста (где они, эти идеалисты, покажите мне этого человека!)? Почти.

Режиссер вместе с актерами с самого начала оставляет некий зазор между классическими героями и их современными прототипами, между социально-нравственными дилеммами мира Островского и их сегодняшней комедийной проекцией. Однако комедию ли представляют, господа? В трактире матерый чиновник Юсов – А.Якубов, принявший изрядно спиртного и подталкиваемый подхалимом Белогубовым (С.Климов), пускается в пляс. Пластичный Якубов выделывает танцевальные чудеса, столь любимые на этой сцене. Но пляска эта груба, уродлива, будто что-то темное, задавленное и изначально бездарное выперло из этого "учителя жизни" в минуту пьяной удали. И снова – зазор между эфемерной свободой актера и мощным убожеством его персонажа. Полиньку, молодую жену Жадова, играет студентка Школы-студии МХАТа с красивой мхатовской фамилией Тарханова. Играет ярко, азартно и вполне по-сатириконовски (учится на курсе К.Райкина) зрелищно. Преображение восторженной девочки в требовательную стерву происходит резко. Посылая мужа просить у дяди доходного места, эта Полинька некрасиво и истерично вопит, в одну секунду напоминает о своем происхождении. Ее маменька Кукушкина – А.Якунина в спектакле по-эстрадному груба и похожа на вездесущих персонажей Елены Степаненко. Можно бы и еще поговорить об эпизодах и красках, в которых чувство меры и вкуса зашкаливает. Но отчего-то не хочется. Уже одно то обстоятельство, что Жадова играет Д.Суханов, вчерашний петух Шантеклер, молодой человек с эксцентрическим лицом Меркуцио, амплуа явно негероического, но и не неврастеник, скорее персонаж театральных фантазий, говорит о сугубой серьезности режиссерского высказывания. Этот Жадов не смешон. И не жалок. И не выглядит победителем. Когда решается просить у дяди места, корчится и воет, будто от физической боли. В дом Вышневского является фигурой, сломанной пополам. А потом подходит к рампе и, грустно глядя в зал, бросает свою знаменитую фразу: "Я буду ждать того времени, когда взяточник будет бояться суда общественного больше, чем уголовного". Зал взрывается аплодисментами. Тот самый зал, что радостно ржет над немудрящими остротами и аплодирует каждому танцевальному номеру.

Эти "a parte" – вообще что-то невообразимое. Райкин на полном серьезе позволяет их артистам в театре 2003 года! Бросают свои сентенции публике Вышневский и Юсов. Некую попытку исповеди делает Жадов. Да что же это, в самом деле? Куда же это мы заехали? В эпоху "театра-кафедры", "театра-трибуны"? Пусть бросят в меня камень, но, похоже, так оно и есть. О.Табаков, рискуя не распродать билеты, выводит на сцену двух великих ученых, решающих вопрос об атомной бомбе. А.Пономарев ставит спектакль о женщине Тане, которая обретает счастье в пусть утопической, но некоей общественной идее. А К.Райкин решается бросать в зал сакраментальные фразы о социальном добре и зле. Возвращаясь к "Доходному месту", осмелюсь заметить, что финальная эскапада Жадова очень далека и от вульгарного социологизма, и от беспомощных потуг на актуальность. Этот спектакль Райкина – горькое, местами хулиганское, сознательное и абсолютно искреннее высказывание. С театральным "почти", отделяющим вымысел от реальности. Но и с абсолютно осознанным чувством этой реальности, в которой не хватает воздуха.

Итоги , 25 марта 2003 года

Марина Зайонц

Не ждали

Константин Райкин поставил в театре "Сатирикон" пьесу Александра Островского "Доходное место"

Константин Райкин, право слово, не перестает удивлять. Только успокоишься, что уже все про него понимаешь, как он раз - и предъявит тебе нечто, ни в какие рамки не влезающее. Другие в его возрасте давно почиют на лаврах, а он все не унимается, рвется куда-то вперед, в неведомое.

Чаще всего режиссеры, добившись чего-то в профессии, садятся на своего конька - и ну погонять. И у критиков такое случается: придет в голову какая-то мысль, и ты носишься с ней, любимой, как с писаной торбой, всеми силами оберегая от покушения. Утверждение, что актерам не нужно заниматься режиссурой, как раз из этих, любимых до слез. А почему, собственно говоря? Кому-то, может, и не нужно, но кому-то - в самый раз. Вот Райкин, наверное, оттого что не вполне режиссер, а еще только учится (и, кстати говоря, ничуть не стыдится этого факта), с каждым следующим спектаклем что-то новое в себе открывает, осваивая профессию не с наскока, но зато основательно.

Островского в режиссуре Райкина уж точно не ждали. Тут все ему должно быть чуждо: морализаторство, неторопливый ритм, все эти приметы "старины глубокой", чай из блюдечка и бесконечные разговоры вокруг да около. А Райкин человек нетерпеливый, темперамента бешеного, любитель трюков, игры, движения - что ему это "Доходное место", откуда выскочило? Зачем он взялся его читать-перечитывать, широкой публике неизвестно, но ясно одно: прочел и удивился несказанно - звучит-то современно! Догадка, что называется, не из глубоких. Когда-то, в 60-е годы, у Марка Захарова в знаменитом спектакле Театра сатиры она прозвучала открытием, потрясшим и публику, и власти до основания. Там Жадов Андрея Миронова не взяточникам-чиновникам противостоял, он, бунтарь-идеалист, всей системе советской противостоял - так, по крайней мере, казалось. Но сейчас-то поставить спектакль о всеобщей коррупции - все равно что, задрав штаны, бежать за газетной публицистикой. Где тут, скажите, новость?

Новость в том, как Райкин справился с пьесой, ничуть не соблазнившись ее актуальной поверхностью. Приличествующих Островскому подробных декораций нет как нет. Сцена практически пуста (сценограф Борис Валуев), вот только стулья, табуретки, диваны и кресла поставлены на колесики, и их стремительное движение определяет залихватский, буйный ритм всего спектакля. Райкин убрал из текста все приметы времени, одел героев (с помощью Марии Даниловой) если и не в современные костюмы, то и не в старинные, и на сцене обнаружились до боли знакомые, темпераментные, напористые, агрессивно-грубоватые наши современники. Иногда они выходят на авансцену и говорят прямо в зал о наболевшем. Вот, например, Вышневский (Юрий Лахин), дядюшка Жадова и главный его противник, бросает в публику, рассчитывая на понимание: "Какая умная девушка задумается выйти замуж за богатого?" - и публика, смеясь, аплодирует. И никакого при этом социального надрыва, кто же у нас не знает, что все - берут. Чиновничество, хоть при царе, хоть при советской власти, хоть при диком капитализме, берет взятки и брать будет. Комедия, да и только. И в программке так написано: комедия, и смешного много на сцене, а только драма в финале обнаруживается нешуточная. Парень этот, Жадов, пришедший места просить, попал в переделку, из которой еще неизвестно как выберется, и его жалко. Но - что совсем уж неожиданно - и Вышневского, за взяточничество и прочие служебные безобразия наказанного, жаль едва ли не больше. Он-то, покупающий за деньги пусть не любовь жены, но хотя бы ласку, не должности лишился, не общественный позор перенести не смог, он одиночества пережить не сумел.

У Райкина в "Доходном месте" нет правых и виноватых. В судьбу каждого режиссер вгляделся и каждому посочувствовал. Тут и Жадов не пример для подражания, и противники его никак не подлецы. Вот дядюшка, узнав о том, что непутевый племянник намеревается жениться на бесприданнице, сразу же лезет в карман за деньгами. И Белогубов (Сергей Климов), глуповатый, но удачливый в карьере соперник, весьма искренне, словно извиняясь за свое благополучие, пытается помочь. И старик Юсов (Алексей Якубов или - в другом составе - Григорий Сиятвинда), так отчаянно станцевавший цыганочку на разъезжающихся стульях, совсем не монстр, а чем-то похож на чеховского Фирса, по-детски упрямо держащегося старых установлений. Потому что ведь без денег, как без женщин, жить нельзя на свете, нет. И это может вам сколько угодно не нравиться, но жениться на девушке, которую не можешь обеспечить, тоже ведь, знаете ли, не мужской поступок - ума много не надо. У Жадова, которого отлично сыграл Денис Суханов, ума, может, и не много, а чувства - через край. Взъерошенный, задиристый юноша, книг хороших начитавшийся, о жизни мало что знает, у него одни идеалы на уме. А случилась беда - не к книжкам, к жене Полиньке кинулся, за поддержкой.

С женскими ролями особая история. Кто бы мог подумать, что Райкин станет так подробно и внимательно вникать в психологию и вытаскивать из глубин человеческой натуры тонкие и совсем неявные мотивы поведения. Тут уж точно никого не узнать. Полинька, до сих пор всем представлявшаяся забитой, наивной дурочкой, в исполнении студентки второго курса школы-студии МХАТа Глафиры Тархановой не то что не робеет, она по части темперамента всех обскакала, иногда так и чересчур норов демонстрировала. Или вот мамаша Кукушкина. Не одно поколение артисток рисовало ее едкими сатирическими красками, а Анна Якунина - совершенно иначе. Ее Кукушкина, конечно, бой-баба, но ведь и понять ее можно. Двух дочек без мужа вырастила, об их будущем подумала, замуж пристроила. Пришла к Полине жизни учить, Жадова стыдить стала, а сама тем временем подол подоткнула и пол мыть принялась - дочке в помощь.

Стало ясно, что Райкин еще и хороший педагог. Не ждали и этого: о труппе театра долгое время упорно твердили, что она лишь обслуживает главную звезду. Константин Аркадьевич расстраивался, обижался и упрямо пытался доказать, что его актеры талантливы. Удалось и это. Он вообще рожден побеждать, иначе ему просто неинтересно жить.

П ьеса А.Н. Островского «Доходное место» всегда привлекала к себе не только зрительское внимание, но и внимание цензуры. Самая первая постановка в 1857 г. была запрещена в день премьеры. Режиссер Малого театра С.А. Черневский в этот день записал в репертуарном гроссбухе: «Объявленную комедию «Доходное место» по запрещению отменили». По мнению критика Р. Должанского, это связано с тем, что Островский созвучен любому времени: «Мейерхольд в 20-е годы поставил в Театре революции – попал спектакль во все учебники. Марк Захаров в 60-е поставил в Театре сатиры – так современно получилось, что через несколько представлений вообще запретили». На закате «брежневской эпохи» к социальной проблематике пьесы обращается и Михаил Царев, ученик Всеволода Мейерхольда. Его актерский опыт работы в спектаклях по произведениям А.Н. Островского («На всякого мудреца довольно простоты», «Без вины виноватые») отразился и в постановке «Доходного места».

В основе пьесы лежит типичный для русской драматургии конфликт общества и личности, не желающей жить по несправедливым законам. Как «бытописателя» А.Н. Островского интересовало, насколько прочен человек в борьбе за нравственные идеалы, тем более если этот человек будет поставлен в условия крайней материальной нужды. Герой пьесы Жадов (Владимир Богин), племянник богача Вышневского (Михаил Царев), сталкивается с миром стяжательства, лжи и неправды. Порочность и разврат он обнаруживает на каждом шагу. В первую очередь в поведении своего дяди и его помощников, которые высмеивают желание молодого человека прожить на «одно жалованье», без взяток, «с чистой совестью».

В спектакле Малого театра по пьесе Грибоедова «Горе от ума» В.Г. Богину уже удавалось передать в образе Чацкого страстную устремленность к преобразованию и то мучительное отчаяние, которое испытывает герой, не находя понимания своим «молодым», одиноким мыслям. Жадов женится на Полине (Елена Цыплакова), дочке мещанки Кукушкиной (Ольга Хорькова), в надежде, что юность и наивность его избранницы позволят обучить ее передовым идеям. В итоге их семья оказывается на грани нищеты, в то время как сестра Полины Юлия (Елена Доронина) ходит в шелках и обновках, вызывая тем самым зависть. Ритм спектакля довольно сложный, комические элементы постепенно вытесняются за счет нарастания угнетающей, мрачной атмосферы. В спектакле постоянно звучат голоса женщин: это и сестра Полины, лукаво выманившая из Белогубова признание, и Кукушкина, «самодурство» которой благодаря экспрессии О. Хорьковой приобрело гротескные масштабы, это, конечно, и Вышневская в исполнении Н. Корниенко, защищающая собственную честь перед оклеветавшим ее мужем-стариком. Перед зрителем раскрывается целая галерея женских характеров, объединяющая не только разные возрастные, но, что важнее, психологически разные портреты. В конце пьесы Жадов принимает решение просить у дядюшки о доходном месте, что, конечно, свидетельствует о его поражении. Но что за этим стоит? Какова будет жертва, которую готов он принести во имя своих идеалов, и обязательно ли нравственное достоинство соседствует с нищетой? К этим вопросам постановка М. Царева, скорее, приводит, чем отвечает на них.