История руси художественная литература. Художественные особенности «Истории государства Российского» Н

Лучшие книги по истории России позволяют русскому человеку узнать судьбу своего государства и проникнуться духом тех времен. Доступным и ясным языком выдающихся авторов описываются главнейшие военные, религиозные и политические события, связанные с одной из великих держав мира. В список вошли не только научные труды, но и художественные произведения исторического жанра, которые являются не менее значимыми с исторической точки зрения. Это подтверждают и многие критики, анализировавшие эти колоссальные труды.

10. Русская история | А. С. Трачевский

(А. С. Трачевский) открывает десятку лучших книг, посвященных истории России. Научный труд автора представляет собой двухтомник, который был создан по всем канонам тех писателей, которые были его предшественники. Среди них Карамзин, Соловьев и другие. Тщательно продуманная и написанная монументальная работа повествует об основных и исторически значимых событиях, происходивших в российском государстве. В первой части освещается история древних времен до середины 17 столетия. Вторая часть повествует о событиях вплоть до конца 19 века.

9. Петр Первый | А. Н. Толстой

(А. Н. Толстой) - исторический роман, который не был закончен автором в связи с его смертью. Однако этот факт не лишает это произведение исторической значимости для русского народа. Писатель успел закончить только первые две книги, третья была начата и доведена до события самого начала 18 столетия. Роман написан в духе соцреализма и являлся эталоном исторического романа в советские времена. Толстой в своем произведении старается провести параллели между Петром Первым и Иосифом Сталиным. Он пытается оправдать все то насилие, которое творилось при двух этих величайших правителях за всю историю России. Писатель начинает повествование с реальных исторических событий 17 века.

8. Баязет | В. С. Пикуль

(В. С. Пикуль) - один из лучших исторических романов, который посвящен трагическим событиям, происходившим в России во время Русско-турецкой войны. Крепость Баязет, вошедшая в историю под названием «Славное баязетовское сидение» находилась под обороной немногочисленного русского гарнизона. В произведении описываются самые знаменательные политические события того времени, а также мужество и патриотизм бойцов, стоявших на защите своей Родины.

7. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса | Л. Милов

(Л. Милов) - одна из лучших книг по истории России. В работе освещаются масштабно важные вопросы, касающиеся исторической судьбы нашего государства. Особенностью этого исторического труда в первую очередь выступает его структура и способ рассмотрения проблемы не свойственные такого типа научным монографиям. Первая часть труда включает в себя фронтальное исследование крестьянского хозяйства. В основу работы лег научный материал 18 века. На сбор нужной, достоверной информации и ее проработки у автора ушло не одно десятилетие.

6. От Руси к России | Л. Н. Гумилев

(Л. Н. Гумилев) - один из самых значительных трудов писателя, в котором он освещает этническую историю своего Отечества. Труд фактически является продолжением его предыдущей работы «Древняя Русь и Великая Степь). В своем громадном труде он делает обобщения, которые позволяют по-новому взглянуть исторические факторы. События, начиная с первого века, заканчивая 18 столетием, описаны живым и очень интересным языком. Основной задачей автора было увлечь читателя, понять главную мысль и заставить дочитать книгу до конца. Объемная работа Гумилева включает три части: «Киевская держава», «В союзе с Ордой», «Царство Московское».

5. Русь Великая | В. Д. Иванов

(В. Д. Иванов) представляет собой роман-хронику, в котором он повествует об исторических событиях, разворачивавшихся в России в 16 веке. Этот период знаменуется временем развития славянства и выхода Киевской Руси на европейский политический уровень.

4. Государи Московские | Балашов Д. М.

(Балашов Д. М.) - включает в себя серию книг, посвященных истории России. Первая из них под названием «Младший сын» повествует о борьбе за власть, которая разворачивается между двумя братьями Дмитрием и Александром Невским. Также в книге рассказывается об усилении Московского княжества, которому способствовал младший сын престола - Даниил Невский. Во второй книге под названием «Великий стол» описывается противостояние Москвы и Твери в первой половине 14 века. Это один из самых противоречивых периодов в истории России. Всего многотомный труд Балашова включает в себя 11 книг.

3. Ледяной дом | Лажечников И. И.

(Лажечников И. И.) - художественный роман, вобравший в себя много исторических фактов, связанных с историей России. Действие книги разворачивается в начале 40-х годов 18 века в городе Санкт-Петербург. Один из главных персонажей Волынский испытывает трепетные чувства к молдаванской княжне Мариорице Лелемико. В то же время между ним и любимцем императрицы Анны Иоанновны - Бироном происходят распри. В ходе развернувшихся интриг погибает возлюбленная Волынского, а затем и он сам. После его смерти на свет появляется ребенок, которого рожает жена Волынского. Она возвращается из ссылки вновь в Петербург. Возведенный ледяной дом по приказу Анны Иоанновны рушится, а уцелевшие льдины местные жители свозят к себе в погреба.

2. Княжна Тараканова | Г. П. Данилевский

(Г. П. Данилевский) представляет собой роман, в котором присутствует множество исторических фактов, связанных с Россией. В центре произведения княжна Тараканова, которая объявила себя наследницей российского престола. Первая часть художественного труда - дневник офицера флота, который стал участником ареста главной героини романа. Данилевский описывает «политическую самозванку» и ее жизнь, но не дает однозначного ответа на то, кем же была на самом деле эта женщина: дочерью императрицы Елизаветы Петровны от ее тайного брака или просто иностранной авантюристкой.

1. История государства Российского | Н. М. Карамзин

(Н. М. Карамзин) - лучшая книга по истории России. В многотомном труде автор описывает историю нашего государства, начиная с древнейших времен до «смутного времени». Именно это сочинение Карамзина было взято за основу другими авторами при написании книг по российской истории. Писатель трудился над своей работой до последнего вздоха, но так и не успел ее закончить. Труд включает в себя 12 томов, последний из которых обрывается на главе под названием «Междоцарствие 1611-1612». Карамзин задумывал довести свое сочинение до момента начала правления династии Романовых, но планам писателя так и не суждено было сбыться.

В судьбах великих полководцев и завоевателей всегда найдутся противоречия и тайны, способные веками питать сомнения потомков, будоражить воображение историков и требовать все новых и новых компромиссов.
Тимур, Тамерлан, Великий Хромец (1336-1405) –

ярчайшее и едва ли не самое характерное тому подтверждение. Его восхождение к власти, военные походы и правление – квинтэссенция противоречий. С одной стороны, неизменное внимание к наукам и ученым, покровительство искусствам, стремление к прекрасному, а с другой – жестокость, такая яростная, что отметает всякую мысль о способности проявлять милосердие.
В чем сомнений нет, так это в гениальности Тамерлана как полководца и военного организатора. В этом вопросе компромисс не нужен – историки единодушны. Только гений умеет сплотить вокруг себя безоговорочно преданных людей, создать ядро, которое, как магнит, притягивает и удерживает в своей орбите народы, не важно каких корней и веры. Так создавал свою империю Чингисхан – кумир Тамерлана и образец для подражания.
Армия Тимура не знала себе равных на полях сражений, хотя его противниками были отнюдь не «мальчики для битья». И хан Золотой Орды Тохтамыш, разоривший Москву, и султан Баязид I Молниеносный, который за несколько лет увеличил владения Османской империи более чем в два раза, оба пали под ударами орд Тамерлана. А империя, созданная им, продержалась несколько веков.
Но все-таки вопрос не снят. Так кто же он – Тамерлан? Историки так и не достигли компромисса. Одни считают его исчадием ада, другие оправдывают, подгоняя под расхожую формулу «сына своей эпохи»… Пусть спорят историки!
А для нас – Тимур Хромой, как и всякий гений, не нуждается в оправданиях. Сам он считал, что действует по распоряжению Высших Сил: «Не ведающий себе равного Бог, являющийся хозяином непостоянной судьбы, вложил в мои руки узду, чтобы я мог управлять движением царств сего мира». И, веря в свое предназначение, он вступил в борьбу за власть с отрядом из трехсот воинов и поднялся до вершины – стал Грозой Востока и Запада, не проиграл ни одного сражения. И этим навсегда вписал свое имя в Историю…
«Автобиография Тимура», «Богатырские сказания о Чингисхане и Аксак-Темире» и «Уложения Тамерлана» – три уникальных письменных источника, повествующих о жизни непобедимого полководца чьи завоевания перекроили карту мира и изменили ход истории для значительной части земли. «Моим детям, счастливым завоевателям государств, моим потомкам – великим повелителям мира»,– с этих слов начинается знаменитый свод законов Тимура – «Уложения Тамерлана». Великому эмиру было что рассказать о себе и огромном мире, созданном целиком его собственными усилиями, ведь он не только завоевывал и разрушал, но и строил; обладал не только мужеством воина и талантом полководца, но и мудростью правителя. Именно поэтому его называют «последним великим завоевателем в истории», который сумел собрать силой оружия величайшее государство в мире, удержать его и передать потомкам.
Электронная публикация включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Среди многообразных аспектов идейной и художественной проблематики «Истории государства Российского» следует отметить и своеобразно раскрытую Карамзиным проблему народного характера. Самый термин «народ» у Карамзина неоднозначен; он мог наполняться различным содержанием.

Так, в статье 1802 г. «О любви к отечеству и народной гордости» Карамзин обосновал свое понимание народа — нации. «Слава была колыбелию народа русского, а победа — вестницею бытия его», — пишет здесь историк, подчеркивая самобытность национального русского характера, воплощением которого являются, по мысли писателя, знаменитые люди и героические события русской истории.

Карамзин не делает здесь социальных разграничений: русский народ предстает в единстве национального духа, а праведные «правители» народа являются носителями лучших черт национального характера. Таковы князь Ярослав, Дмитрий Донской, таков Петр Великий.

Тема народа — нации занимает важное место и в идейно-художественной структуре «Истории государства Российского». Многие положения статьи «О любви к отечеству и народной гордости» (1802) были здесь развернуты на убедительном историческом материале.

Декабрист Н. М. Муравьев уже в древнейших славянских племенах, описанных Карамзиным, почувствовал предтечу русского национального характера — увидел народ, «великий духом, предприимчивый», заключающий в себе «какое-то чудное стремление к величию».

Глубоким патриотическим чувством проникнуто и описание эпохи татаро-монгольского нашествия, тех бедствий, которые испытал русский народ, и того мужества, которое он явил в своем стремлении к свободе.

Народный разум, говорит Карамзин, «в самом величайшем стеснении находит какой-нибудь способ действовать, подобно как река, запертая скалою, ищет тока хотя под землею или сквозь камни сочится мелкими ручейками». Этим смелым поэтическим образом заканчивает Карамзин пятый том «Истории», повествующий о падении татаро-монгольского ига.

Но обратившись к внутренней, политической истории России, Карамзин не мог миновать и иного аспекта в освещении темы народа — социального. Современник и свидетель событий Великой французской революции, Карамзин стремился уяснить причины народных движений, направленных против «законных правителей»,понять характер мятежей, которыми была полна рабская история уже начального периода.

В дворянской историографии XVIII в. широко бытовало представление о русском бунте как проявлении «дикости» непросвещенного народа или же как результате происков «плутов и мошенников». Такое мнение разделял, например, В. Н. Татищев.

Карамзин делает значительный шаг вперед в уяснении социальных причин народных мятежей. Он показывает, что предтечей почти каждого бунта является бедствие, порой и не одно, обрушивающееся на народ: это и неурожай, засуха, болезни, но главное — к этим стихийным бедам добавляется «утеснение сильных». «Наместники и тиуны, — замечает Карамзин, — грабили Россию, как половцы».

И следствие этого — горестный вывод автора из свидетельств летописца: «народ за хищность судей и чиновников ненавидит царя, самого добродушного и милосердного». Говоря о грозной силе народных мятежей в эпоху Смутного времени, Карамзин, следуя летописной терминологии, иногда именует их ниспосланной провидением небесной карой.

Но это не мешает ему со всею определенностью назвать действительные, вполне земные причины народного возмущения — «неистовое тиранство двадцати четырех лет Иоанновых, адскую игру Борисова властолюбия, бедствия свирепого голода...». Сложной, исполненной трагических противоречий рисовал Карамзин историю России. Неотступно вставала со страниц книги мысль о моральной ответственности властителей за судьбы государства.

Вот почему традиционная просветительская идея о монархии как надежной форме политического устройства обширных государств — идея, разделяемая Карамзиным, — получала в его «Истории» новое наполнение. Верный своим просветительским убеждениям, Карамзин хотел, чтобы «История государства Российского» стала великим уроком царствующим самодержцам, научила бы их государственной мудрости.

Но этого не произошло. «Истории» Карамзина было суждено иное: она вошла в русскую культуру XIX в., став прежде всего фактом литературы и общественной мысли. Она открыла современникам огромное богатство национального прошлого, целый художественный мир в живом облике минувших столетий.

Неисчерпаемое многообразие тем, сюжетов, мотивов, характеров не на одно десятилетие определило притягательную силу «Истории государства Российского», в том числе и для декабристов, несмотря на то что они не могли принять монархическую концепцию исторического труда Карамзина и подвергли ее резкой критике.

Наиболее проницательные современники Карамзина, и прежде всего Пушкин, усмотрели в «Истории государства Российского» еще одну, важнейшую его новацию — обращение к национальному прошлому как предыстории современного национального бытия, богатой для него поучительными уроками.

Тем самым многолетний и многотомный труд Карамзина явился значительнейшим для своего времени шагом на пути формирования гражданственностирусской общественно-литературной мысли и утверждения историзма как необходимого метода общественного самопознания.

Это и дало Белинскому все основания сказать, что «История государства Российского» «навсегда останется великим памятником в истории русской литературы вообще и в истории литературы русской истории», и воздать «благодарность великому человеку за то, что он, дав средства сознать недостатки своего времени, двинул вперед последовавшую за ним эпоху».

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Принципы художественного повествования в «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина

Всем своим духовным развитием Карамзин оказался внутренне подготовлен к глубокому и критически-трезвому анализу событий современности, и прежде всœего главного события эпохи - Французской революции. Он понимал: ʼʼФранцузская революция - одно из тех событий, которые определяют судьбу людей на протяжении многих вековʼʼ. Мыслители XVIII в., в т.ч. Руссо, ʼʼпредвиделиʼʼ революцию, но ее результаты и последствия они предугадать не могли. Перерождение республиканской Франции в империю Наполеона - вот, по мнению Карамзина, явление, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ нужно осмыслить и с точки зрения реальности тех или иных политических форм, и с позиции нравственных истин, связываемых с определœенными государственными установлениями.

Карамзину была хорошо знакома политическая концепция французского Просвещения, сформулированная в сочинœениях Монтескье и Руссо и предполагающая три типа государственного правления: республику, монархию и деспотию. Последняя - одна из ʼʼнеправильныхʼʼ политических систем, требующая уничтожения. Республика, согласно Монтескье, - идеальный, но практически неосуществимый тип государственного устройства. Монархия же представлялась мыслителям XVIII в. наиболее ʼʼразумнойʼʼ, отвечающей потребностям современного состояния общества политической системой. С понятием республики было связано представление и о республиканской добродетели - высоком нравственном принципе человеческого общежития. Внимательно наблюдая за ходом событий в Европе, Карамзин убеждается, что принцип современного общества иной: ʼʼсперва деньги, а после - добродетель!ʼʼ. Аскетический идеал республиканской добродетели оказывается невозможен: ʼʼ…не даром вся философия состоит теперь в коммерцииʼʼ. ʼʼДух торговлиʼʼ, по мысли Карамзина, приводит к всœеобщему ожесточению сердец. Вот почему в интересах самих людей отказаться от утопической, хотя и притягательной мечты о свободе и равенстве. Бесплодности утопических мечтаний Карамзин противопоставляет крайне важно сть изучения опыта истории и сообразное ему решение политических проблем современности.

Вопрос о том, ʼʼчто такое историяʼʼ и где лежит грань между свободой и крайне важно стью исторического деяния, возник в сознании Карамзина не случайно. Весь предшествующий его путь как писателя, публициста͵ политика и философа вел к своеобразному синтезу мысли, к соприкосновению различных по своей природе идей. Возникает настоятельное стремление преодолеть недостоверность человеческого знания о мире, односторонность его восприятия, и, по мысли Карамзина, подобный синтез возможен в историческом сочинœении, где приходят в соприкосновение творческое воображение художника и строгая логика факта. Метод работы историка оказывается для Карамзина чрезвычайно привлекательным.

В программной статье 1802 ᴦ. ʼʼО случаях и характерах в Российской истории, которые бывают предметом художествʼʼ, говоря о важном значении исторической темы в искусстве, Карамзин затронул принципиальный для себя вопрос: возможность соприкосновения творческой фантазии художника и аналитической мысли историка. ʼʼВо всяких старинных летописях, - говорит Карамзин, - есть басни, освященные древностию и самым просвещенным историком уважаемые, особливо, в случае если они представляют живые черты времениʼʼ. Стремление понять прошлое не рационалистически, умозрительно, а через ʼʼживые черты времениʼʼ, - это была задача, выдвигавшаяся на первый план в русской литературе начала века.

Приступая к работе над ʼʼИсториейʼʼ, Карамзин строго определил для себя границы допустимой авторской фантазии, которая не должна была касаться действительных речей и поступков исторических персонажей. ʼʼСамая прекрасная выдуманная речь безобразит историю, посвященную не славе писателя, не удовольствию читателœей и даже не мудрости нравоучительной, но только истинœе, которая уже сама собою делается источником удовольствия и пользыʼʼ. Отвергая ʼʼвымыселʼʼ, Карамзин вырабатывает основу своего исторического метода как синтеза строгой логики факта и эмоционального образа ʼʼминувших столетийʼʼ. Из чего же складывался данный образ? Какова была его эстетическая природа? Противопоставляя историю роману, Карамзин существенно переосмыслил традиционно-рационалистическое понятие ʼʼистиныʼʼ. Опыт писателя-сентименталиста͵ апеллирующего не только к разуму, но и к чувству в процессе познания действительности, оказался необходим. ʼʼМало, что умный человек, окинув глазами памятники веков, скажет нам свои примечания; мы должны сами видеть действия и действующих: тогда знаем историюʼʼ (1, XVII). Вот почему задача воспроизвести прошлое в его истинности, не исказив ни одной его черты, ставила перед Карамзиным особые задачи, в т.ч. и художественно-познавательного характера.

В своих размышлениях об истории Карамзин приходил к убеждению, что писать ʼʼоб Игорях, о Всеволодахʼʼ нужно так, как писал бы современник, ʼʼсмотря на них в тусклое зеркало древней летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо живых, целых образов, представлял единственно тени, в отрывках, то не моя вина: я не мог дополнять летописи!ʼʼ (1, XVII–XVIII). Сознательное ограничение себя в возможностях художественного изображения было продиктовано также пониманием объективной эстетической ценности памятников прошлого. ʼʼНе дозволяя себе никакого изобретения, я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках… не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками; хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описывать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия; хотел представить и характер времени, и характер летописцев, ибо одно казалось мне нужным для другогоʼʼ (1, XXII–XXIII).

Речь, таким образом, шла не просто о ʼʼпоэтичностиʼʼ памятников истории, но и об обязанности современного историка воспроизвести запечатленное в этих памятниках мировосприятие ʼʼдревнихʼʼ, - задаче, исключительной по своей значимости, ведь по существу она предвосхищает художественную позицию Пушкина - автора ʼʼБориса Годуноваʼʼ.

Было бы, однако, неверно думать, что Карамзин от первого до последнего тома своей истории последовательно и неукоснительно придерживался именно тех принципов и соображений, которые были им высказаны в предисловии. По своей природе ʼʼхудожественныеʼʼ элементы ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ далеко не однозначны и восходят к разным источникам: это и традиции античной историографии, и своеобразное преломление исторического аналитизма Юма, и философско-исторические воззрения Шиллера. Карамзин не мог не учитывать также традиции русской историографии XVIII в., не прислушиваться к тем суждениям о принципах и задачах исторического сочинœения, которые высказывали его современники. Собственная повествовательная система оформилась не сразу и не оставалась неизменной на протяжении двенадцати томов. Имея в виду всю реальную сложность и пестроту эстетических красок, которые использовались Карамзиным порой вопреки его собственным теоретическим посылкам, можно тем не менее говорить об основной и важнейшей тенденции повествовательного стиля ʼʼИсторииʼʼ - ее специфическом ʼʼлетописномʼʼ колорите.

В русской летописи Карамзину открывался мир с непривычными и во многом непонятными для ʼʼпросвещенногоʼʼ разума философскими и этическими измерениями, но понять эту непростую логику летописца историк был обязан. Две системы мысли неизбежно приходили в соприкосновение, и Карамзин, сознавая это, с самого начала допустил два самостоятельных и самоценных повествовательных принципа: ʼʼлетописныйʼʼ, предполагающий наивный и простодушный взгляд на вещи, и собственно исторический, как бы комментирующий ʼʼлетописныйʼʼ. Приводя, к примеру, в первом томе рассказ летописца о ʼʼмести и хитростях ольгиныхʼʼ, Карамзин одновременно поясняет, почему он, историк, повторил ʼʼнесторовы простые сказанияʼʼ. ʼʼЛетописец, - говорит Карамзин, - сообщает нам многие подробности, отчасти не согласные ни с вероятностями рассудка, ни с важностию истории… но как истинное происшествие должно быть их основанием, и самые басни древние любопытны для ума внимательного, изображая обычаи и дух времени, то мы повторим несторовы простые сказания…ʼʼ (1, 160). Далее следует пересказ легенды, выдержанный в исключительно точной поэтической тональности. Таких ʼʼпересказовʼʼ в первых томах немало, и в них обращает на себя внимание поразительная эстетическая чуткость историка: довольно скупые данные летописи под его пером обретают пластические очертания. Так, в рассказе о ʼʼхитростях Ольгиʼʼ перед нами предельно близкий к летописному образ коварной жены убитого князя, задумавшей жестокую месть древлянам. На простодушное приглашение древлянских послов стать женой их князя ʼʼОльга с ласкою ответствовала: „Мне приятна речь ваша. Уже не могу воскресить супруга. Завтра окажу вам всю должную честь. Теперь возвратитесь в ладию свою, и когда люди мои придут за вами, велите им нести себя на руках…“. Между тем Ольга приказала на дворе теремном ископать глубокую яму и на другой день звать пословʼʼ (1, 161). Карамзин не стилизует свой ʼʼпересказʼʼ под летопись, но стремится максимально объективировать тот взгляд на вещи, который явственно выступает в повествовании древнего летописца. И читателя своего Карамзин хотел бы научить воспринимать прошлое во всœей простоте и безыскусности древних представлений: ʼʼМы должны судить о героях истории по обычаям и нравам их времениʼʼ (1, 164).

По мере работы над ʼʼИсториейʼʼ Карамзин всœе более внимательно всматривается в образно-стилистическую структуру древнерусского памятника, будь то летопись или ʼʼСлово о полку Игоревеʼʼ, отрывки из которого он перевел в третьем томе. В свое повествование он искусно вкрапляет летописные образные выражения, придавая тем самым особую окраску и своей авторской интонации.

Один из самых строгих критиков Карамзина, декабрист Н. И. Тургенев, записывал в дневнике: ʼʼЯ читаю третий том Истории Карамзина. Чувствую неизъяснимую прелœесть в чтении. Некоторые происшествия, как молния проникая в сердце, роднят с русскими древнего времени…ʼʼ.

От тома к тому Карамзин усложнял свою задачу: он пытается передать и общий колорит эпохи, найти связующую нить событий прошлого и в то же время ʼʼизъяснитьʼʼ характеры людей, тем более что круг источников становился обширнее, являлась возможность выбора какой-либо трактовки. Карамзина увлекала возможность уже не просто констатировать поступки исторических героев, но психологически обосновать те или иные их действия. Именно под этим углом зрения создавались Карамзиным наиболее художественно полнокровные характеры его ʼʼИсторииʼʼ - Василия III, Ивана Грозного, Бориса Годунова. Примечательно, что, создавая последние тома, Карамзин внутренне соотносил свои методы и задачи с теми принципами, которые воплощал в это же время в своих исторических романах Вальтер Скотт. Конечно, Карамзин не собирался превращать ʼʼИсторию государства Российскогоʼʼ в роман, но это сближение было правомерно: и в романах Вальтера Скотта͵ и в ʼʼИсторииʼʼ Карамзина вырабатывалось новое качество художественного мышления - историзм.

Обогащенный опытом многолетнего общения с историческими источниками, Карамзин переходит к изображению сложнейшей исторической эпохи - так называемого Смутного времени, стремясь раскрыть ее главным образом сквозь призму характера Бориса Годунова.

Карамзину часто вменяли в вину то, что он взял летописную версию об убийстве царевича Димитрия и развил ее как достоверный факт. Но в использовании этой версии Карамзин исходил прежде всœего из психологической мотивированности преступных замыслов Бориса. ʼʼГибель Димитриева была неизбежнаʼʼ, - пишет Карамзин, ибо, по мысли историка, ослепленный честолюбием Годунов уже не мог остановиться перед последним препятствием, отделявшим его от царского трона. Пусть он приведен был к этому рубежу стихийною силой исторических обстоятельств, - Карамзин не снимает с него всœей тяжести вины. ʼʼСудьба людей и народов есть тайна провидения, но дела зависят от нас единственноʼʼ (9, 7–8) - этому критерию оценки человеческой личности, выдвинутому в ʼʼМарфе Посадницеʼʼ, Карамзин остался верен и в ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ. Вот почему, создавая трагические по своей сути характеры царей-тиранов Ивана Грозного и Бориса Годунова, Карамзин судит их судом истории с позиций высшего нравственного закона, а его суровое ʼʼда видя содрогаемся!ʼʼ (9, 439) звучит как урок и предостережение самодержцам.

Среди многообразных аспектов идейной и художественной проблематики ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ следует отметить и своеобразно раскрытую Карамзиным проблему народного характера. Самый термин ʼʼнародʼʼ у Карамзина неоднозначен; он мог наполняться различным содержанием. Так, в статье 1802 ᴦ. ʼʼО любви к отечеству и народной гордостиʼʼ Карамзин обосновал свое понимание народа - нации. ʼʼСлава была колыбелию народа русского, а победа - вестницею бытия егоʼʼ, - пишет здесь историк, подчеркивая самобытность национального русского характера, воплощением которого являются, по мысли писателя, знаменитые люди и героические события русской истории. Карамзин не делает здесь социальных разграничений: русский народ предстает в единстве национального духа, а праведные ʼʼправителиʼʼ народа являются носителями лучших черт национального характера. Таковы князь Ярослав, Дмитрий Донской, таков Петр Великий.

Тема народа - нации занимает важное место и в идейно-художественной структуре ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ. Многие положения статьи ʼʼО любви к отечеству и народной гордостиʼʼ (1802) были здесь развернуты на убедительном историческом материале. Декабрист Н. М. Муравьев уже в древнейших славянских племенах, описанных Карамзиным, почувствовал предтечу русского национального характера - увидел народ, ʼʼвеликий духом, предприимчивыйʼʼ, заключающий в себе ʼʼкакое-то чудное стремление к величиюʼʼ. Глубоким патриотическим чувством проникнуто и описание эпохи татаро-монгольского нашествия, тех бедствий, которые испытал русский народ, и того мужества, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ он явил в своем стремлении к свободе. Народный разум, говорит Карамзин, ʼʼв самом величайшем стеснении находит какой-нибудь способ действовать, подобно как река, запертая скалою, ищет тока хотя под землею или сквозь камни сочится мелкими ручейкамиʼʼ (5, 410). Этим смелым поэтическим образом заканчивает Карамзин пятый том ʼʼИсторииʼʼ, повествующий о падении татаро-монгольского ига.

Но обратившись к внутренней, политической истории России, Карамзин не мог миновать и иного аспекта в освещении темы народа - социального. Современник и свидетель событий Великой французской революции, Карамзин стремился уяснить причины народных движений, направленных против ʼʼзаконных правителœейʼʼ, понять характер мятежей, которыми была полна рабская история уже начального периода. В дворянской историографии XVIII в. широко бытовало представление о русском бунте как проявлении ʼʼдикостиʼʼ непросвещенного народа или же как результате происков ʼʼплутов и мошенниковʼʼ. Такое мнение разделял, к примеру, В. Н. Татищев. Карамзин делает значительный шаг вперед в уяснении социальных причин народных мятежей. Он показывает, что предтечей почти каждого бунта является бедствие, порой и не одно, обрушивающееся на народ: это и неурожай, засуха, болезни, но главное - к этим стихийным бедам добавляется ʼʼутеснение сильныхʼʼ. ʼʼНаместники и тиуны, - замечает Карамзин, - грабили Россию, как половцыʼʼ (2, 101). И следствие этого - горестный вывод автора из свидетельств летописца: ʼʼнарод за хищность судей и чиновников ненавидит царя, самого добродушного и милосœердногоʼʼ (3, 29–30). Говоря о грозной силе народных мятежей в эпоху Смутного времени, Карамзин, следуя летописной терминологии, иногда именует их ниспосланной провидением небесной карой. Но это не мешает ему со всœею определœенностью назвать действительные, вполне земные причины народного возмущения - ʼʼнеистовое тиранство двадцати четырех лет Иоанновых, адскую игру Борисова властолюбия, бедствия свирепого голода…ʼʼ (11, 120). Сложной, исполненной трагических противоречий рисовал Карамзин историю России. Неотступно вставала со страниц книги мысль о моральной ответственности властителœей за судьбы государства. Вот почему традиционная просветительская идея о монархии как надежной форме политического устройства обширных государств - идея, разделяемая Карамзиным, - получала в его ʼʼИсторииʼʼ новое наполнение. Верный своим просветительским убеждениям, Карамзин хотел, чтобы ʼʼИстория государства Российскогоʼʼ стала великим уроком царствующим самодержцам, научила бы их государственной мудрости. Но этого не произошло. ʼʼИсторииʼʼ Карамзина было суждено иное: она вошла в русскую культуру XIX в., став прежде всœего фактом литературы и общественной мысли. Она открыла современникам огромное богатство национального прошлого, целый художественный мир в живом облике минувших столетий. Неисчерпаемое многообразие тем, сюжетов, мотивов, характеров не на одно десятилетие определило притягательную силу ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ, в т.ч. и для декабристов, несмотря на то что они не могли принять монархическую концепцию исторического труда Карамзина и подвергли ее резкой критике. Наиболее проницательные современники Карамзина, и прежде всœего Пушкин, усмотрели в ʼʼИстории государства Российскогоʼʼ еще одну, важнейшую его новацию - обращение к национальному прошлому как предыстории современного национального бытия, богатой для него поучительными уроками. Тем самым многолетний и многотомный труд Карамзина явился значительнейшим для своего времени шагом на пути формирования гражданственности русской общественно-литературной мысли и утверждения историзма как крайне важно го метода общественного самопознания. Это и дало Белинскому всœе основания сказать, что ʼʼИстория государства Российскогоʼʼ ʼʼнавсœегда останется великим памятником в истории русской литературы вообще и в истории литературы русской историиʼʼ, и воздать ʼʼблагодарность великому человеку за то, что он, дав средства сознать недостатки своего времени, двинул вперед последовавшую за ним эпохуʼʼ.

Принципы художественного повествования в «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Принципы художественного повествования в «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина" 2017, 2018.