Рыцарские романы и повести. Англо-норманнская литература XI-XIII веков

Вы здесь: Психология

Рыцарский роман это один из ведущих жанров средневековой словесности. Возникает во Франции, в третьей четверти 12 века под пером Кретьена де Труа, который создает классические образцы жанра. Помимо Франции рыцарский роман наиболее активно развивался, начиная с 13 века, в Германии. Отдельные оригинальные образцы жанра были созданы в Англии и Испании. В Италии рыцарский роман не дал значительных образцов. Известно несколько основных циклов рыцарского романа:

Бретонский (иначе называемый романами о рыцарях Круглого Стола, или Артуровским), основанный на древних кельтских преданиях, сохранившихся в Бретани (романы об Ивейне, о Ланселоте Озерном, о Гавейне и др.);
Античный, восходящий к греческому и римскому эпосу («Роман об Александре», «Роман о Трое», «Роман о Фивах»); о Тристане, восходящий также к кельтским сказаниям;
О Парцифале или о святом Граале, в которых кельтские предания сочетаются с христианскими идеалами.

Рыцарский роман возникает как жанр, воплощающий представления о мире феодально-рыцарского сословия и альтернативный народному эпосу. В отличие от последнего, рыцарский роман сразу оформляется как жанр письменный, сознательно авторский, отказывающийся от установки на изображение действительно бывших событий. Этим, в частности, объясняется наличие многих черт сказки в нем: изображение судьбы протагониста как основа сюжета, наличие многих сказочных персонажей, функций и мотивов, особая роль фантастики, сказочный хронотоп. В отличие от эпического героя, совершающего подвиги ради чести своего рода, вассального долга или для защиты христианства от иноверцев, протагонист рыцарского романа действует ради собственного самосовершенствования, личной славы и во имя прекрасной дамы. Куртуазный идеал любви находится в сложных отношениях с воинским долгом рыцаря и составляет основу для главной коллизии рыцарского романа: личных чувств протагониста и его социальной функции. Именно эта коллизия и отличает рыцарский роман от сказки.

Важной чертой жанра является психологизм - повествование о сложных внутренних переживаниях героев. Все это говорит о влиянии на рыцарский роман куртуазной лирики, которая определила многое и в его форме. Ранние рыцарские романы создаются в стихах, объединяемых рифмой, а не ассонансами, как в эпосе. Стихотворная форма свидетельствует о гораздо большей степени обработки литературного языка, чем в эпосе и других повествовательных жанрах, которые в дальнейшем развиваются под сильным его воздействием. Лишь с 13 века начинают создаваться прозаические образцы жанра. Тогда же появляются длинные своды рыцарского романа, в первую очередь бретонского цикла (завершенные в 15 веке «Смертью Артура» Т.Мэлори), а также эпигонские произведения. В ту же эпоху возникают и первые пародии на рыцарский роман. В позднее Средневековье рыцарский роман во Франции уступает место аллегорической поэме, а на Пиренейском полуострове создаются новые образцы жанра, во многом предвосхищающие ренессансные тенденции в литературе (серия романов об Амадисе Галльском на испанском языке и «Тирант Белый» Ж.Мартуреля на каталанском). Именно этой устойчивой традицией объясняется появление «Дон Кихота» и «Странствий Персильса и Сихизмунды» М.Сервантеса, написанных в традиции жанра.

Вопрос о месте рыцарского романа в истории развития жанра романа в целом до сих пор не решен однозначно . Ряд исследователей (М.М.Бахтин, Г.К.Косиков и др.) отказывается признать его полноправным образцом того жанра, который сложился в Новое время или даже в эпоху Возрождения. Иные специалисты (Е.М.Мелетинский, П.А.Гринцер и др.) полагают, напротив, что рыцарский роман отвечает основным признакам современного романа.

Словосочетание рыцарский роман произошло от французского roman chevaleresque.

на тему: Своеобразие английских романов Артуровского цикла

Введение

Древнеанглийский эпос со времен своего зарождения отличался большим своеобразием, поскольку впитал не только германскую, но и кельтскую эпическую и фольклорную традицию.

Образ короля Артура объединил большой цикл рыцарских романов, трансформируясь и изменяясь в различные исторические эпохи. На основе легенд о короле Артуре созданы романы «Артур» (Arthur), «Артур и Мерлин» (Arthur and Merlin), «Ланселот Озерный» (Lancelot of the Lake) и др. Предания о его подвигах были популярны не только в рыцарской, но и в народной среде. Существовало поверье, что король Артур восстанет из гробницы и вернется на землю.легендами о короле Артуре и его рыцарях связаны сюжеты многих французских и английских романов. Наряду с рыцарями действуют волшебник Мерлин и фея Моргана. Сказочный элемент придает особую занимательность повествованию.

Рассмотрим в данной работе своеобразие английских романов Артуровского цикла.

1. Английская литература раннего средневековья <#"justify">. Предпосылки формирования мифов об Артуре

Кельтский элемент в артуровских легендах - древнейший и наиболее значительный. Кельтская цивилизация уже к началу нашей эры распалась на несколько автономных ветвей, между которыми существовал, конечно, постоянный обмен, у них были общие истоки, но пути и судьбы разные, как и вклад в формирование артуровских легенд. Немаловажным являлось и то, что у многих кельтских племен существовал запрет на запись сакральных и литературных текстов. Когда этот запрет был снят, а точнее, забыт, записанными оказались лишь самые поздние версии кельтских легенд и преданий.

Следы ирландских и валлийских вариантов мифов и легенд в артуровских сказаниях просматриваются гораздо определеннее, чем про-кельтский элемент. Однако, например, кельтский культ озер и источников дошел до артуровской традиции, в которой о воде говорится очень много: герои проводят в недрах озер целые периоды своей жизни (Ланселот получил воспитание в подводном замке у Владычицы Озера), из озера появляется и в озеро возвращается меч короля Артура - Экскалибур. Тема брода, который не каждому дано отыскать и у которого происходят решительные схватки героев, тоже весьма характерна для артуровских сказаний.

Нельзя не отметить также распространенный у кельтов культ животных, которые часто наделялись сверхъестественной силой и находились с человеком в сложных отношениях то вражды, то дружбы. В артуровских легендах кони, вепри, ястребы, собаки почти обязательно имеют собственные имена и вступают в активное общение с людьми, сохраняя в то же время независимость от них.

Здесь интересно упомянуть о роли ворона в артуровском цикле: по преданию, Артур не умер, а превратился в ворона, и, когда Британии будет угрожать смертельная опасность, он вернется и спасет ее. У кельтов ворон был мифическим персонажем. «Эта птица... была связана с культом Солнца, а позже... ассоциировалась и с божествами-воителями...».

Было бы ошибочным утверждать, что кельтские сказания являются прямым источником легенд о Круглом Столе короля Артура, но они лежат в основе этих легенд, и, вероятно, как замечает А.Д.Михайлов, «...ирландские саги - ...параллель, в известной мере даже модель легенд о короле Артуре. Здесь не следует выстраивать прямолинейных генетических рядов». Так, неосмотрительно видеть в короле Улада Конхобаре прообраз короля Артура, но его мудрость и справедливость аналогичны качествам короля Арморики, а его двор в Эмайн-Махе напоминает артуровский Камелот. «Поистине все доблестные воины из числа мужей Улада находили себе место в королевском доме во время попоек, и все же не было при этом никакой тесноты. Блестящи, статны, прекрасны были доблестные воины, люди Улада, собиравшиеся в этом доме. В нем происходило много великих собраний всякого рода и дивных увеселений. Были там игры, музыка и пение, герои показывали подвиги ловкости, поэты пели песни свои, арфисты и музыканты играли на разных инструментах».

В преданиях о короле Артуре мы находим отзвуки кельтских мифов. Как замечает А.Д.Михайлов: «При этом многослойность мифов вряд ли может быть с достаточной точностью учтена. Добавим, что сказания об Артуре, зафиксированные в валлийских текстах, - вторичного происхождения, <...> в них немало ирландских элементов. В кельтской мифологической системе - не один слой. Эта система развивалась в постоянном взаимодействии и столкновении с рудиментами мифологии пиктов (давших мировой культуре прообраз Тристана) и со сказаниями соседних народов (в частности, очевидно, скандинавов, издавна совершавших набеги на Британские острова)». Кроме многослойности культурных традиций, влиявших на становление преданий о Круглом Столе короля Артура, весьма действенным фактором их развития являлось христианство. Британские острова, особенно Ирландия, христианизировались очень рано и очень мирно. Кельтская языческая культура не была уничтожена, но обогатила христианскую, которая, в свою очередь, принесла с собой традиции греческой и римской литератур, и они обрели здесь твердую почву. Именно благодаря не вытесненным христианством, а приспособившимся к нему народным верованиям артуровские легенды оказались в такой степени насыщенными мотивами сверхъестественного, чудесного, фантастического. Таким образом, характерные черты кельтского мироощущения кое в чем даже усилились благодаря трансформациям, вызванным христианством.

Рассмотрим на конкретных примерах. Так, Мерлин, вероятно, унаследовал черты кельтского поэта и прорицателя Мирддина, ясновидящего, способного проникать во все тайны прошлого, настоящего и будущего. Этот персонаж воплощал в себе все сверхъестественные черты, присущие, по мнению кельтов, филидам. Мирддин, в средневековых легендах превратившийся в Мерлина, родился от девицы и младенцем уже был мудр, как старец.

Весьма интересна история происхождения короля Артура и описание его пути к трону. По кельтским традициям, «при вступлении на трон нового короля филид должен был подтвердить благородное происхождение претендента и принять от него присягу на верность древним обычаям». Когда Артур вытаскивает из камня меч Экскалибур, при этом присутствуют маг Мерлин, свидетельствующий о благородном происхождении Артура, и христианский архиепископ, благославляющий его на царство, а также принимающий от него клятву быть истинным королем и стоять за справедливость (вспомним, как легко и быстро прошла христианизация в кельтской среде).

Некоторые исследователи находят также отголоски кельтских преданий в истории о том, как Артур, сын Утера и Игерны, появился на свет. Так, X.Адольф пишет в своем очерке «Концепция отражения в артуровском рыцарском романе первородного греха»: «Мы не знаем, что такое Утер - неверное прочтение имени, человек или Бог; не знаем мы и что именно предположительно совершила Игерна; принадлежал ли этот простой «военный вождь» к правящей семье, был ли новым Геркулесом, происходил ли от кельтского Бога».

Обращает на себя также внимание роль женщин в артуровском цикле. У кельтов был принят «обычай наследовать по женской линии. Например, герой средневековой легенды кельтского происхождения Тристан наследовал брату своей матери королю Марку». Интересно заметить, что имя жены короля Артура, играющей значительную роль в цикле, встречается в старых валлийских текстах, где звучит как Гвинфевар - «белый дух». В ходе развития и трансформации артуровских мифов на традиции кельтов накладывается культ девы Марии, что рождает одну из самых распространенных тем цикла - тему Прекрасной Дамы.

Еще один образ артуровских легенд, Гавейн, на протяжении всего развития Артурианы сохраняет ряд своих первоначальных черт, характеризующих исходный этап формирования мифов об Артуре. Под именем Вальвейн или Гуолчмай он становится одним из самых ранних персонажей артуровского цикла.

Валлиец по происхождению, он наделен такими первобытными и грубыми чертами, которые трудно принять англонорманнам.

Немногие из этих черт Гавейн проносит через весь цикл. Они сохранены даже в тексте Мэлори, относящемся к концу XV века: сила его растет от рассвета к полудню и исчезает с заходом солнца; его родство по материнской линии гораздо важнее, чем по отцовской; на всем, что связано с Гавейном, лежит печать волшебства, и в целом его приключениям присущ особый элемент фантастики и даже гротеска.

С самого начала он являлся одним из виднейших сподвижников Артура и был слишком выдающейся фигурой, чтобы исчезнуть впоследствии. Этого и не случилось, но по мере появления новых персонажей, которые «узурпировали» многие черты и приключения Гавейна, он постепенно отходил в тень. Профессор Э.Винавер пишет: «История Гавейна особенно интересна.

Гавейн как натура простая и грубоватая, в которой еще сильно сказываются черты, характерные для дофеодальной эпохи, с точки зрения церкви и феодальных норм, был нравственно неприемлем. Первоначально он, видимо, выступал в роли возлюбленного королевы, избавившего ее от заточения в потустороннем мире. Лишь гораздо позже любовником Гвиневры стал не Гавейн, а Ланселот. И, конечно, именно Ланселот унаследовал многие черты, изначально свойственные Гавейну.

В рассказе о войне Артура и императора Люция Гавейну отведена героическая роль. И в конце книги, несмотря на то, что ненависть Гавейна к Ланселоту и решимость отомстить за своих родственников влекут за собой трагические последствия, его образ приобретает подлинно эпическое величие, чему, кажется, способствуют даже его недостатки. Вероятно, тут необходимо принять во внимание, что Мэлори пользовался как французскими, так и английскими источниками, и некоторые из этих противоречий объясняются методом его работы.

Конфликт Гавейна и Ланселота у Т.Мэлори символизирует борьбу двух разных идей, двух миров. Гавейн представляет собой старый мир, его наиболее глубокие чувства (например, чувство кровного родства). Ланселот олицетворяет собой новое (хотя, возможно, в силу архаичности исторического материала, положенного в основу артуровского цикла, и в этом герое идет борьба старого с новым), его верность - это верность вассала своему сюзерену. В этой схватке неустойчивое равновесие между двумя мирами, поддерживаемое Круглым Столом, рухнуло.

Не только образ Гавейна претерпевает различные изменения в ходе того, как под влиянием социокультурных причин трансформируется Артуриана - новое значение приобретают образ самого Артура (в ранних мифах большой интерес вызывает он сам, его деяния и взаимоотношения с окружающими; в поздних версиях героем, как правило, является один из рыцарей Круглого Стола, Артуру же отводится роль символа), идеалы, утверждаемые легендами (если вначале основной темой являются военные достижения, то позже проповедуются нормы куртуазного вежества) и т.д.

Рассмотрим первые письменные истоки формирования Артурианы. Упоминание Ненния об Артуре, датируемое 858 годом, где говорится о знаменитом военачальнике бриттов (dux bellonan), одержавшем двенадцать побед над англосаксами и пиктами, вряд ли можно считать мифологичным. Заметим, однако, что некоторые исследователи рассматривают его как указание на легенду об Артуре, к этому моменту уже прочно завоевавшую симпатии людей. Так, например, М.П.Алексеев аргументирует это тем, что «Гильдас (VI в.) еще ничего не говорит об Артуре, хотя подробно повествует о борьбе кельтов против англосаксонских завоевателей; ничего не сообщают о нем и англосаксонские источники, например, Беда, хроники». Итак, посмотрим, где берут начало литературные версии артуровского цикла.

Долгое время легенды об Артуре существовали лишь в устном народном творчестве, и латинские источники сообщают лишь о популярности артуровских легенд в кельтской среде (писавший в начале XII века Уильям Малмсберийский не без осуждения отмечал чрезвычайное распространение среди населения легенд об Артуре, которым в народе «бредят до сего дня»). Эти источники, как полагал Э.Фараль, и послужили отправной точкой для Гальфрида Монмутского, его «Истории бриттов», появившейся примерно через десять лет после произведений Уильяма Малмсберийского, так как именно в этой книге Артур впервые изображен во весь рост как завоевывающий мир монарх, окруженный изысканным двором и храбрейшими рыцарями.

Гальфрид жил на границе Уэльса, его непосредственными покровителями были марчерские бароны, которые устанавливали в этой области новые формы феодальной власти. Его «История» была посвящена самому могущественному из них - графу Роберту Глостерскому, а для политической перестраховки и его врагу Стефану Блуа. Нет сомнений в том, что Гальфрид имел хорошую возможность ознакомиться с преданиями Уэльса. Как он утверждал, в его распоряжении была даже «одна очень древняя книга на языке бриттов», хотя никаких следов такой книги или чего-нибудь подобного не сохранилось. В любом случае, она могла бы дать ему лишь скудный материал. Возможно также, что он знал некоторые легенды, позже полностью забытые, ходившие в Корнуолле и Бретани.

Надо полагать, что такие предания действительно существовали и Гальфрид немало почерпнул из них для своей книги. В этой связи интересно, что, хотя Гальфрид не может вовсе не говорить о вере народа в чудесное спасение Артура, он по мере сил опровергает эту легенду. «История» Гальфрида немедленно завоевала прочную популярность, и все, кто в дальнейшем обращался к данной теме, очень много черпали именно из этой книги.

Остановимся подробнее на том, как Гальфрид повествует о легендарном короле. Прежде всего, в «Истории бриттов» Артур - мудрый и справедливый правитель. Как пишет А.Д.Михайлов, он «в изображении Гальфрида становится вровень с такими идеальными правителями (по представлениям средневековья), как Александр Македонский или Карл Великий. Но это еще не убеленный сединами мудрый старец, каким предстанет Артур в произведениях ближайших продолжателей Гальфрида Монмутского.

В "Истории бриттов" перед читателем проходит вся жизнь героя. Наибольшее внимание уделяется его многочисленным победоносным походам, тому, как он старательно и мудро "собирает земли" и создает обширнейшую и могущественнейшую империю. И гибнет эта империя не из-за удачливости или отваги ее врагов, а из-за человеческой доверчивости, с одной стороны, и вероломства - с другой». Наряду с военными достижениями Артура, Гальфрид сообщает нам об основных чертах его характера, тем самым закладывая основу мифа о «справедливейшем из королей»: «Отроку Артуру было пятнадцать лет, и он отличался неслыханной доблестью и такою же щедростью. Его врожденная благожелательность настолько привлекала к нему, что не было почти никого, кто бы его не любил. Итак, увенчанный королевской короной и соблюдая давний обычай, он принялся осыпать народ своими щедротами».

Именно Гальфрид Монмутский вводит в повествование о короле Артуре романтический мотив о губительности женских чар - «причиной гибели могущественной Артуровой державы является в конечном счете неверность Гвиневры, вступившей в любовную связь с Мордредом, племянником короля».

. Классическая Артуриана

Говоря о классической Артуриане, необходимо представить себе особенности менталитета средневекового человека, а также формировавшие его социокультурные процессы. Только тогда появляется возможность разобраться, почему же возникла необходимость именно в той мифологической реальности, в том втором идеализированном мире, которые представлены в произведениях Лайамона, Кретьена де Труа, Васа, Эшенбаха и др. Размышляя об истории предшествующих эпох, люди не могут не сопоставлять их со своим временем. Но, сравнивая свою эпоху или цивилизацию с другими, мы, как правило, применяем к ним свои собственные, современные мерки. Но если мы постараемся увидеть прошлое, каким оно было «на самом деле», по выражению Ранке, то неизбежно столкнемся с необходимостью оценить его объективно, попробовать понять, как воспринимал окружающий мир человек той или иной эпохи.

Размышляя о культурологическом значении легенд о Круглом Столе короля Артура, надо, по возможности, учитывать своеобразие видения мира, присущее средневековому человеку. Очень многое в этой эпохе кажется иррациональным, противоречивым. Постоянное переплетение полярных противоположностей: мрачного и комичного, телесного и духовного, жизни и смерти - неотъемлемая черта средневекового миропонимания. Такие контрасты находили основу в социальной жизни эпохи - в непримиримых противоположностях господства и подчинения, богатства и бедности, привилегированности и приниженности.

Средневековое христианское мировоззрение как бы снимало реальные противоречия, переводя их в высший план всеобъемлющих надмировых категорий.

Нельзя не отметить и то обстоятельство, что «образ мира», сложившийся в сознании представителей разных общественных слоев и пассов феодального общества, не был одинаков: рыцари, горожане, крестьяне относились к действительности по-разному, что не могло не наложить определенного отпечатка на средневековую культуру.

Нельзя упускать из виду и то, что (поскольку грамотность являлась достоянием немногих) в этой культуре авторы в основном обращались к слушателям, а не к читателям, следовательно, в ней доминировали тексты произносимые, а не читаемые. Причем эти тексты, как правило, безоговорочно принимались на веру. Как замечал Н.И.Конрад, «"любовный напиток" в романе "Тристан и Изольда" - совсем не "мистика", а просто продукт фармакологии того времени, и не только для героев романа, но и для Готтфрида Страсбургского, не говоря уже о его предшественниках в обработке сюжета».

С одной стороны, средневековое миросозерцание отличалось цельностью - отсюда его специфическая недифференцированность, невычлененность отдельных его сфер; отсюда же проистекает и уверенность в единстве мироздания. Поэтому рассматривать культуру средневековья следует как единство разных сфер, каждая из которых отражает всю творческую практическую деятельность людей того времени. С этой точки зрения и следует, очевидно, рассматривать циклы о Круглом Столе короля Артура.

С другой стороны, все социальные процессы в Британии были тесно связаны с отношениями между разными этническими группировками, становлением этнического самосознания англосаксов и, позже, англичан. Как замечает Е.А.Шервуд: «Переход от племени к новой этнической общности был тесно связан у них (англосаксов - ОЛ.) с переходом от догосударственной формы организации общества к государственной». Все это теснейшим образом связано с изменением и воздействием на жизнь общества определенных социокультурных условий.

Противопоставление различных этнических группировок друг другу, влияние их друг на друга, а иногда слияние их и рождение уже нового восприятия мира образовавшейся этнической общностью -все это находится в непосредственной зависимости от осознания территориальных границ и от взаимоотношений между людьми как землевладельцами.

С расширением пространственного размещения нового этноса и с возникновением осознания территориального единства общество «внутри разграничивалось по социальному признаку, противопоставляя себя лишь внешним иноэтническим группам». Таким образом, одновременно с формированием и развитием территориального и этнического самосознания у англосаксов шло становление и усложнение социальной структуры общества. И далее, как замечает Е.А. Шервуд: «Несмотря на... завоевание Англии выходцами из Франции, несмотря на попытки ввести в Англии те же порядки, которые господствовали на континенте и затормозили из-за возникновения там классического феодализма формирование народов, в Англии... очень быстро возник английский народ. Раннее отмирание феодальной основы с сохранением лишь форм феодального строя, раннее привлечение основной массы свободного населения к общественной жизни привели к быстрому сложению условий для формирования английской нации...». Все эти аспекты, безусловно, оставили определенный отпечаток на дальнейшем развитии легенд о короле Артуре.

Размышляя о культурологическом значении артуровского цикла, нельзя не учитывать, что с самого начала существовало резкое различие между обработками этих преданий в Англии и во Франции.

В Англии всегда сохранялся тот псевдоисторический фон, который привнес в предания об Артуре Гальфрид Монмутский, хотя этот фон постоянно видоизменялся и развивался под воздействием французских обработок тех же сюжетов. В то же время французские авторы стихотворных и прозаических рыцарских романов интересовались личностью героя, всячески расписывая его приключения, а также события его личной жизни и перипетии утонченной и искусственной разной любви. Кроме того, в английском варианте всегда чувствуется эпический размах, совершенно отсутствующий во французском. Эти различия выявляются очень рано - уже при сравнении про-цений Лайамона, который писал по-английски, и Васа, писавшего на нормандско-французском диалекте. Оба автора заимствуют сюжет непосредственно у Гальфрида Монмутского, но роман Васа отличает чеканность стиля по сравнению с простым народным и эпическим нем Лайамона.

Лайамон, например, постоянно помнит, что Артур был не французским, а бриттским королем, для Васа же это не имеет почти никакого рачения. Все связанное с Артуром в Англии способствовало укреплению растущего национального духа и питалось им, хотя, конечно, мы можем говорить о существовании бриттской или английской нации в период средневековья. Хотя Круглый Стол впервые упоминается в «Истории бриттов» , интерес, скорее, представляет разработка сюжета об Артуре Лай-лоном. Этот сюжет, в раннем варианте встречающийся уже в валлийских преданиях, своим развитием был во многом обязан рыцарским орденам, возникшим в XII веке. Но он же ассоциируется и с легендами о военных отрядах королей или предводителей феодального «героического века».

Во французских преданиях ведущим является рыцарское начало, которое было неотъемлемой частью утонченной атмосферы королевских дворов, в ту эпоху возникавших повсеместно, и служило мотивировкой всяких фантастических приключений. В противоположность эму Лайамоном акцентируются древние мотивы, звучавшие еще в валлийских преданиях. Как подлинно эпический поэт он связывает легенду с кровопролитными битвами за средства пропитания.

Стиль Лайамона весьма отличается от стиля Васа, что объясняется различием в замыслах авторов. Так, Лайамон в начальных стихах своего «Брута» заявлял, что хочет рассказать «о благородных деяниях англичан», и эта тема, действительно, является для него основой; он любит доблесть, энергию, могущество, храбрые речи и героические битвы; рыцарские куртуазные авантюры ему еще чужды, так же как и сентиментальная трактовка любви».

Немудрено, что Лайамон трактует образ Артура совсем иначе, чем Вас. Там же, где дело касается воинских потех и пиров, «если Лайамон и не скупится на изображение пышности и блеска легендарного британского королевского двора, то он делает это преимущественно из патриотических побуждений, для характеристики могущества, силы и славы Британии, а не только из живописно-декоративных, эстетических соображений, которые нередко руководили Васом».

Разница между этими двумя авторами проявляется и в том, насколько присутствуют в их произведениях религиозные мотивы. Если у Лайамона все герои - стойкие защитники христианства, а все злодеи - непременно язычники, то Вас старается, по возможности, не затрагивать тему веры и оставаться светским писателем.

Одним из наиболее ярких средневековых авторов, обращавшихся к артуровской теме, был французский романист Кретьен де Труа. Артуровский мир Кретьена де Труа возник давно, существует очень долго, по сути дела всегда, но существует вне соприкосновения с миром реальности, в ином измерении. Не случайно королевство Логр Артура не имеет у Кретьена де Труа четких границ, не локализовано географически: Артур царит там, где существует дух рыцарственности. И наоборот: последний возможен лишь благодаря Артуру, который является его воплощением и высшим гарантом. Королевство Артура становится у Кретьена де Труа поэтичной утопией, утопией не социальной, а прежде всего моральной.

В своих романах Кретьен де Труа отказывается от подробного изложения всей жизни героя. Он как бы выбирает из вечной экзистенции артуровского мира типичного героя и яркий эпизод, которому и посвящает роман. Поэтому в романе всегда один герой (его именем обычно и назван роман) и один конфликт, вокруг которого и концентрируется все действие. Можно, конечно, говорить не об одном герое, а об одной любовной паре, но женщины в романах занимают все-таки подчиненное место, хотя подчас они играют очень значительную роль. Сконцентрированность сюжета вокруг одного эпизода, в котором действует молодой герой, приводит к тому, что король Артур, олицетворение и защитник подлинной рыцарственности, практически не принимает участия в действии. Насколько герой молод, активен и способен на саморазвитие, настолько король бесконечно мудр, стар и, по существу, статичен.

Важной особенностью романов Кретьена де Труа является наполняющая их атмосфера счастливой любви, возвышенного представления о подвиге. Осмысленная любовь и осмысленный подвиг идут рука об руку, они возвеличивают человека, утверждают его право на глубоко индивидуальный, неповторимый внутренний мир.

Герой кретьеновских романов однотипен. Он - рыцарь, но не это главное; он всегда молод. Молод Эрек («Эрек и Энида»), впервые приезжающий ко двору короля Артура; Ивейн («Ивейн, или Рыцарь Льва»), хотя и получил уже признание как член артуровского рыцарского братства, тоже молод, и основные авантюры ему еще предстоят; не представляет исключения и Ланселот («Ланселот, или Рыцарь Телеги»), его характер тоже во внутреннем становлении, в движении, хотя и не претерпевает таких сильных изменений, как характеры Ивейна и Эрека. Магистральный сюжет романов Кретьена де Труа можно сформулировать так: «...молодой герой-рыцарь в поисках нравственной гармонии». Таковы основные особенности артуровского романа Кретьена де Труа

Вот как формулирует суть романов Кретьена де Труа Дж. Бреретон в книге «Краткая история французской литературы»: «...бесконечные приключения и подвиги с оружием в руках, любовные истории, обольщения, пленения. Одинокая башня, темный лес, девица на лошади, злой гном - все возникает в любопытно детализированных описаниях и с трудом может быть названо символикой»61. Эти романы строятся не на аллегорическом или символическом повествовании; они ориентированы на мифологическое мировосприятие, что и обусловливает их особую композицию и особую мотивировку сюжета. «...Кретьен де Труа может описывать идеальный порядок в "бескрайнем" королевстве Логр, где все подчинено воле справедливого короля Артура, а затем спокойно заявить, что рыцарь, выехавший из королевского замка Камелот, сразу же оказался в заколдованном лесу, кишащем противниками Артура».

Для автора в таком переходе вообще нет противоречия: ведь он описывает две разные реальности, мифологически сосуществующие, но не взаимосвязанные, и переход героя из одной в другую мгновенен и им самим не осознается. Дж. Бреретон выделяет две темы, которые интересуют Кретьена де Труа больше всего: «обязанность рыцаря по призванию - честь и престиж воина - и обязанность по отношению к его даме».

Вероятно, именно эти два мотива и вызывают наибольший протест у Пайена де Мезиера «автора» романа «Мул без узды» (если Кретьен де Труа переводится как «Христианин из Труа», то Пайен де Мезиер -«Язычник из Мезиера», городка расположенного недалеко от Труа; кто скрывался за этим псевдонимом - один или несколько авторов - мы не знаем). В «Муле без узды» Говену - главному герою - нет никакой необходимости отстаивать свою честь и престиж сильнейшего бойца -никто и, в первую очередь, сама героиня, по собственной инициативе одаривающая его поцелуем до выполнения им задачи, не сомневается в успехе рыцаря (чего нельзя сказать, например, о сэре Кэе, присутствующем здесь же). Мало того, в «Муле без узды» достойным всякого уважения оказывается виллан - человек далеко не благородного происхождения; в романах Кретьена де Труа вилланы обычно противопоставлялись рыцарям грубостью и трусостью, здесь же виллан отменно вежлив и отважен.

Взаимоотношения рыцаря с дамами также весьма далеки от идеалов Кретьена де Труа. Пообещавшая стать женой тому, кто вернет ей узду, девушка благополучно уезжает из замка Артура, видимо, забыв о данном обещании, а рыцарь и не думает ее удерживать. Мало того, перед тем, как получить узду, Говен ужинает в обществе некоей прекрасной дамы, оказывающейся сестрой героини. Последняя столь радушно угощает рыцаря, видимо, вполне оценившего ее гостеприимство, что рассказчик вынужден замолчать и отказаться от описания ужина.

Безусловно, и ситуации далеки от идеалов Кретьена де Труа, все персонажи которого в той или иной мере борются за супружеское счастье (исключение - «Ланселот, или Рыцарь Телеги», этот роман автор писал по заказу Марии Шампанской). Подобная полемика является очень интересным примером того, как легенды об Артуре выражали и формировали идеалы средневековья, особенно если учесть, что Пайен де Мезиер оставил неизменной мифологическую основу рыцарского романа.

В середине XIV века появляется анонимный английский роман «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Б.Гребаниер характеризует его следующим образом: «Из всех стихотворных романов ни один не сравнится по красоте с романом безымянного автора середины XIV века «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», одним из самых изысканных произведений среди дошедших до нас из средневековой литературы. Это также и аллегория, целью которой является привести пример целомудрия, отваги и чести - присущих совершенному рыцарю качеств». Как достаточно позднее произведение, роман насквозь аллегоричен, "Од «в сложных иносказаниях прославляет христианские добродетели и в этом смыкается с типичным жанром эпохи - дидактической аллегорической поэмой, возникшей уже целиком на городской почве». средневековье английский король артур

Как мы видим, различия в интерпретации артуровских легенд авторами разных национальностей или просто придерживающихся разных точек зрения несомненны. При этом рыцарские романы, формирующие классическую Артуриану, имеют общую особенность: они строятся на одной и той же мифологической основе. Поднимая различные проблемы или дискутируя о приоритете тех или иных ценностей, они создают единый идеальный мир, вторую реальность, к которой относятся нормы поведения, качества, приписываемые рыцарям, особенности их окружения.

Норманнизированный Артур и его двор являлись образцом рыцарства. Расссмотрим, какие черты связывались с идеалом рыцаря.

Рыцарь должен был происходить из хорошего рода. Правда, иногда в рыцари посвящали за исключительные военные подвиги, но практически все рыцари Круглого Стола щеголяют родовитостью, среди них немало королевских сыновей, почти каждый имеет роскошное генеалогическое древо.

Рыцарь должен отличаться красотой и привлекательностью. В большинстве артуровских циклов дается подробнейшее описание героев, а также их одеяний, подчеркивающих внешние достоинства рыцарей.

Рыцарю требовалась сила, иначе он не смог бы носить доспехи, которые весили шестьдесят-семьдесят килограммов. Эту силу он проявлял, как правило, еще в юности. Сам Артур извлек меч, застрявший между двумя камнями, будучи совсем юным (впрочем, тут не обошлось без магии).

Рыцарь должен обладать профессиональным мастерством: управлять конем, владеть оружием и пр.

От рыцаря ожидалось, что он будет неустанно заботиться о своей славе. Слава требовала постоянного подтверждения, преодоления все новых и новых испытаний. Ивейн из романа Кретьена де Труа «Ивейн, или Рыцарь Льва» не может остаться с женой после венчания. Друзья следят за тем, чтобы он не изнежился в бездействии и помнил, к чему обязывает его слава. Он должен был странствовать, пока не подвернется случай сразиться с кем-либо. Нет смысла делать добрые дела, если им суждено остаться неизвестными. Гордость совершенно оправданна, если только она не преувеличена. Соперничество из-за престижа ведет к стратификации в рамках сражающейся элиты, хотя, в принципе, все рыцари считаются равными, что в легендах о короле Артуре символизирует Круглый Стол, за которым они сидят.

Понятно, что при такой постоянной заботе о престиже от рыцаря требуется мужество, и самое тяжелое обвинение - обвинение в недостатке мужества. Боязнь быть заподозренным в трусости вела к нарушению элементарных правил стратегии (так, Эрек в романе Кретьена де Труа «Эрек и Энида» запрещает едущей впереди Эниде предупреждать его об опасности). Порой это заканчивалось гибелью рыцаря и его дружины. Мужество также необходимо для исполнения долга верности и лояльности.

Неустанное соперничество не нарушало солидарности рыцарской элиты как таковой, солидарности, распространявшейся и на врагов, принадлежавших элите. В одной из легенд простой воин хвалится, что убил благородного рыцаря вражеского стана, но благородный командир велит гордеца повесить.

Если мужество было необходимо рыцарю как человеку военному, то своей щедростью, которой от него ожидали и которая считалась непременным свойством благороднорожденного, он благодетельствовал зависимых от него людей и тех, кто прославлял при дворах подвиги рыцарей в надежде на хорошее угощение и приличные случаю подарки. Недаром во всех легендах о рыцарях Круглого Стола не последнее место уделяется описаниям пиров и подарков в честь свадьбы, коронации (порой совпадающих) или еще какого-нибудь события.

Рыцарь, как известно, должен хранить безусловную верность своим обязательствам по отношению к равным себе. Хорошо известен обычай принесения странных рыцарских обетов, которые следовало исполнить вопреки всем правилам здравого смысла. Так, тяжелораненый Эрек отказывается прожить хотя бы несколько дней в лагере короля Артура, чтобы дать зажить ранам, и отправляется в путь, рискуя умереть в лесу от ран.

Классовое братство не мешало рыцарям исполнять долг мести за любую обиду, реальную или мнимую, нанесенную самому рыцарю или его близким. Супружество не отличалось особой прочностью: рыцарь пребывал постоянно вне дома в поисках славы, а оставшаяся в одиночестве жена обычно умела «вознаградить» себя за его отсутствие. Сыновья воспитывались при чужих дворах (сам Артур воспитывался при дворе сэра Эктора). Но род проявлял сплоченность, если речь заходила о мести, ответственность тоже нес весь род. Не случайно в артуровском цикле такую важную роль играет конфликт между двумя большими соперничающими группами - приверженцами и родственниками Гавейна, с одной стороны, приверженцами и родственниками Ланселота - с другой.

Рыцарь имел ряд обязательств по отношению к своему сюзерену. Рыцарям вменялась в долг особая благодарность тому, кто посвятил их в рыцарский сан, а также забота о сиротах и вдовах. Хотя рыцарь должен был оказывать поддержку любому нуждающемуся в помощи, в легендах не идет речь ни об одном слабом мужчине, обиженном судьбою. По этому поводу уместно привести остроумное замечание М. Оссовской: «Ивен, Рыцарь Льва, защищает обиженных девиц оптом: он освобождает от власти жестокого тирана триста девушек, которые в холоде и голоде должны ткать полотно из золотых и серебряных нитей. Их трогательная жалоба заслуживает быть отмеченной в литературе, посвященной эксплуатации».

Славу рыцарю приносила не столько победа, сколько его поведению в бою. Сражение могло без ущерба для его чести кончиться поражением и гибелью. Гибель в бою была даже хорошим завершением биографии - рыцарю нелегко было примириться с ролью немощного старика. Рыцарь обязан был по возможности предоставлять противнику равные шансы. Если противник упал с коня (а в доспехах он не мог взобраться в седло без посторонней помощи), выбивший его тоже спешивался, чтобы уравнять шансы. «Я никогда не убью рыцаря, который упал с коня! - восклицает Ланселот. - Храни меня Бог от такого позора».

Использование слабости противника не приносило рыцарю славы, а убийство безоружного врага покрывало убийцу позором. Ланселот, рыцарь без страха и упрека, не мог простить себе того, что как-то в пылу сражения убил двух безоружных рыцарей и заметил это, когда было уже поздно; он совершил паломничество пешком в одной лишь посконной рубахе, чтобы замолить этот грех. Нельзя было наносить удар сзади. Рыцарь в доспехах не имел права отступать. Все, что могло быть сочтено трусостью, было недопустимо.

Рыцарь, как правило, имел возлюбленную. При этом обожание и заботу он мог проявлять лишь к даме своего сословия, порой занимавшей более высокое положение по отношению к нему. Вопреки распространенному мнению, воздыхания издалека составляли скорее исключение, чем правило. Как правило, любовь была не платонической, а плотской, и испытывал ее рыцарь к чьей-либо, не своей, жене (классический пример - Ланселот и Гвиневра, жена Артура).

Любовь должна была быть взаимно верной, возлюбленными преодолевались различные трудности. Самому тяжелому испытанию, какому только могла подвергнуть возлюбленного дама его сердца, подвергает Ланселота Гвиневра, которую он спасает ценой бесчестья. Возлюбленный ищет похищенную злыми силами Гвиневру и видит карлика, едущего на телеге. Карлик обещает Ланселоту открыть, где спрятана Гвиневра при условии, что рыцарь сядет в телегу, - поступок, который может обесчестить рыцаря и сделать его предметом насмешек (рыцарей возили в телеге только на казнь!). Ланселот в конце концов решается на это, но Гвиневра обижается на него: прежде чем сесть в телегу, он еще сделал три шага.

Церковь старалась использовать рыцарство в своих интересах, но христианская оболочка рыцарства была чрезвычайно тонка. Прелюбодеяние считалось грехом и официально осуждалось, но все симпатии были на стороне любовников, а на Божьем суде (ордалиях) Бог позволял легко себя обмануть, когда речь шла о вероломной супруге. Гвиневра, роман которой с Ланселотом длился годы, поклялась, что никто из одиннадцати рыцарей, спящих в соседних покоях, не входил к ней ночью; Ланселот, пользовавшийся этой привилегией, был не предусмотренным в расчетах двенадцатым рыцарем. Этой клятвы оказалось достаточно, чтобы спасти королеву от сожжения на костре. Обманутые мужья нередко питают сердечную привязанность к любовнику жены (так король Артур относится к Ланселоту). Бог тоже, -судя по тому, что епископу, стерегущему тело Ланселота, снится, как ангелы уносят рыцаря на небеса, - прощает греховную любовь.

Общественные связи средневековья были прежде всего межличностными, то есть в основном прямыми и непосредственными. Установление связи между сеньором и вассалом предполагало принятие определенных обязательств обеими сторонами. Вассал обязан был служить своему сеньору, оказывать ему всяческую помощь, сохранять верность и преданность. Со своей стороны, сеньор должен был покровительствовать вассалу, защищать его, быть по отношению к нему справедливым. Вступая в эти отношения, сеньор принимал торжественные клятвы от вассала (ритуал омажа), делавшие их связь нерушимой.

Крестьянин обязан был платить оброк феодалу, а тот - защищать своих крестьян, а в случае голода кормить их из своих запасов. Существовало очень четкое разделение труда: не свобода и зависимость, а служба и верность были центральными категориями средневекового христианства. Именно поэтому в артуровских легендах всегда очень тщательно разбирается, кто был чьим оруженосцем и кто чьим вассалом. Однако иерархия привилегированности, свободы, зависимости и несвободы вместе с тем была и иерархией служб. В феодальном обществе были очень четко разделены и определены обычаем или законом социальные роли, и жизнь каждого человека зависела от его роли.

Нельзя не заметить, что в легендах весьма пристальное внимание уделяется материальной культуре; причем реальные требования к ней, обусловленные жизненной необходимостью, тесно смыкаются с мифическими качествами, которыми средневековые авторы щедро наделяют всевозможные доспехи (не пробиваемые обычным оружием), оружие (пробивающее заговоренные доспехи), чаши (из которых могут напиться, не облившись, лишь верные своим рыцарям дамы), плащи (которые могут надеть только те же дамы) и пр.

Рассмотрим конкретнее некоторые примеры. Говоря о материальной культуре, находящей отражение в сказаниях артуровского цикла, нельзя не заметить, что очень большое место отведено описаниям боевых коней, оружия и одежды. И неудивительно - функция рыцаря состояла в том, чтобы воевать: защищать свои владения, иногда увеличивать их, захватывая соседние, или просто поддерживать свой престиж, принимая участие в турнирах (ведь стоит всерьез задуматься, прежде чем попытаешься захватить, например, землю рыцаря, который одержал несколько блестящих побед на последнем турнире и был признан сильнейшим).

Боевой конь - это фактически одна из самых важных частей экипировки рыцаря в сражении. Коней обучали специальным образом, и они часто помогали своим хозяевам, вовремя поднимаясь на дыбы или отходя в сторону. Каждый боевой конь имел свое имя, его холили и лелеяли. Во многих легендах рассказывается о конях, которые говорили по-человечески и нередко подавали очень дельные советы своим хозяевам. Немалое внимание уделялось и описанию доспехов и оружия рыцарей, надежность и удобство которых были важны для успеха в походе и победы на турнире. Оружие рыцаря, как правило, составляли меч и копье, иногда еще пика. Нередко меч являлся родовой реликвией, имел собственную историю, имя, часто символическое (некоторые исследователи дают такое толкование названия меча Артура: Экскалибур - «Разрубаю сталь, железо и все»); при посвящении в рыцари меч был обязательным атрибутом.

Очень подробно описывается в легендах одежда рыцарей с точки зрения ее функционального значения. Перед боем под доспехи надевается одежда, она должна быть сшита с таким расчетом, чтобы доспехи не натирали кожу, а раскаленный в жару металл доспехов не прикасался к телу. Дорожная одежда была более легкой, чтобы сделать менее утомительными дальние переходы - неизменная деталь рыцарских романов - и обеспечить защиту рыцаря.

Описание одежды дам тоже позволяет судить о ее функциональном значении: она удобна и практична, когда дама - хозяйка и занимается практической деятельностью (ей постоянно приходится спускаться в подвалы, подниматься на башни); нарядность одежды имеет первоочередное значение, только если она парадная (в этом случае подробно описываются ткани, золотые кисти, меха, украшения), при этом учитывается и цвет, так как помимо геральдического значения с его помощью можно подчеркнуть красоту героя или героини.

Практически в каждом произведении артуровского цикла фигурирует какой-нибудь замок - заколдованный, неприступный или тот, который со своей рукой и сердцем обещает рыцарю по выполнении им поставленной задачи прелестная леди.

Чтобы понять, почему столь важная роль в рыцарских романах зачастую отводится замкам и тем, кто их населяет, остановимся подробнее на ряде исторических фактов.

Первым фортификационным сооружением, построенным по приказу Вильгельма Завоевателя сразу же после высадки его войск в Англии, был мотт - укрепление, прежде неизвестное на Британских островах. Поначалу мотт представлял собой окруженный рвом земляной холм. На его вершине сооружалась деревянная башня, фундаментом которой служили вкопанные в землю мощные бревна. Именно такие укрепления использовались норманнами в качестве опорных пунктов в Гастингсе. На территории Англии они возвели множество мотт, укрепив с их помощью свое господство на завоеванных землях.

Обычно мотт имел форму усеченного конуса или полусферы; диаметр его основания мог достигать 100 м, а высота - 20 м. В большинстве случаев к мотт примыкал бейли - участок, огороженный земляным валом, рвом, палисадом. Такая двойная линия земляных укреплений получила название «замок с мотт и бейли». Другой тип средневековой застройки - миниатюрный бейли на плоской вершине насыпного холма диаметром от 30 до 100 м с обязательным рвом и палисадом. Некоторые бейли служили только как загоны для скота. Повсеместно сооружались также и малые земляные крепости, к которым тоже примыкали загоны для скота.

Используя труд крестьян, можно было сравнительно быстро выполнять земляные работы, связанные с сооружением укреплений. Преимущество мотт состояло в том, что, не считая деревянной надстройки, его практически невозможно было разрушить.

Жизнь в замке ставила воинов из свиты сеньора перед выбором: либо поддерживать отношения товарищества, либо постоянно враждовать друг с другом. В любом случае приходилось терпимо относиться к окружающим и для этого придерживаться определенных правил поведения или, по крайней мере, не допускать проявлений насилия.

Утвердившиеся в мире, огороженном палисадом, моральные нормы позже, на втором этапе развития феодального общества, в конце XI века, вдохновили трубадуров. В их гимнах воспевалось рыцарство и любовь, а по сути в них прославлялись два социальных достижения - стабилизация и освоение нового пространства. Многие знаменитые рыцари были поначалу простыми воинами в свите феодала, но за проявленную в сражениях доблесть получили высокий ранг. В то же время воин не мог добиться почестей, если он не вел себя как настоящий рыцарь.

Мотт оказал влияние и на сельское население. В мифах нередко после избавления от жестоких зверей, населявших замок, или после освобождения его от колдовских чар в бывшей прежде безлюдной местности появлялись толпы ликующих, поющих и пляшущих крестьян, благодаря рыцаря за защиту. Многие хозяйства попали в зависимость к феодалу, которому крестьяне теперь были обязаны платить налог.

Со сменой поколений постепенно устанавливалось социальное равновесие. Новые отношения закрепили сословную общность сеньоров, ослабившую чувство постоянной опасности. Замки открыли свои ворота друзьям и соседям, войны уступили место турнирам, на рыцарских щитах красовались теперь фамильные гербы. Где ранее царили хитрость и жестокость, теперь воспевали доблесть и щедрость. Так, со второй стадии развития феодализма в обстановке средневекового мотт стали закладываться основы того наследия, которое оставила потомкам эта эпоха и которое по праву заслужило название «замковая культура».

Заключение

С уходом средневековья артуровскому циклу не было суждено развиваться дальше; правда, в сказках (шотландских, ирландских, английских) появлялся Артур, ожидающий вместе со своими рыцарями момента пробуждения, или Мерлин, помогающий тому или иному сказочному персонажу, но этим дело и ограничивалось, пока не наступил XIX век.

Дело в том, что в XVII-XVIII веках мифотворчество на рыцарские темы практически не существовало, так как феодальные идеалы не только не были актуальны, но могли тормозить и мешать развитию общества, что и объясняет отказ от них на данном этапе. Вновь интерес к средневековью и связанным с ним идеалам появляется только у предромантиков (Макферсон «Песни Оссиана»). Романтики подхватывают средневековую тематику. По мере того как буржуазная идеология, ориентированная преимущественно на материальные ценности, вызывает все больший протест, все чаще в качестве противодействия используются средневековые сюжеты и системы ценностей, опирающиеся на традиции рыцарства.

За время развития артуровского цикла из него по большей части исчезла лежащая в его основе кельтская мифология. «Мир артуровских легенд сам приобретал мифологические черты. Камелот, Круглый Стол, рыцарское братство, поиски Грааля становились новыми мифологемами. Именно в этом качестве они воспринимались уже на исходе средневековья. Поэтому обращение к артуровским легендам в XIX-XX веках у АТеннисона, Р.Вагнера, У.Морриса, О.Ч.Суинберна, Д.Джойса (в «Поминках по Финнегану») и многих других возрождало старые мифы, но основными мифологемами были здесь не мотивы кельтского фольклора, а идеи куртуазного средневековья». Вышеперечисленные авторы видели в легендах о короле Артуре морально-этический идеал; прерафаэлиты (Данте Габриель Россетти и др.) под впечатлением Артурианы создали свой художественный стиль, черпая в ней импульс для творчества.

Список литературы

1.Шкунаев С.В. Предания и мифы средневековой Ирландии. -М., 1991. - С. 13.

2.В мире мифов и легенд. - Спб., 1995. - С. 272.

Михайлов АД. Артуровские легенды и их эволюция // Мэлори Т. Смерть Артура. - М., 1974. - С. 799.

Исландские саги. Ирландский эпос. - М., 1973. - С. 587.

Самарин P.M., Михайлов АД. Рыцарский роман // История всемирной литературы. - М., 1984. - Т. 2. - С. 570.

Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина - М., 1984.

Культурология. Теория и история культуры. - М., 1996. - С. 146.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Введение

C легендами о короле Артуре и его рыцарях связаны сюжеты многих французских и английских романов. Наряду с рыцарями действуют волшебник Мерлин и фея Моргана. Сказочный элемент придает особую занимательность повествованию.

Рассмотрим в данной работе своеобразие английских романов Артуровского цикла.

1. Английская литература раннего средневековья

Источником повестей о короле Артуре явились кельтские легенды. Полулегендарный персонаж стал героем многих средневековых преданий. Образ короля Артура объединил большой цикл рыцарских романов, трансформируясь и изменяясь в различные исторические эпохи.

Перекликаясь в сюжетном отношении с французскими рыцарскими романами, английские романы артуровского цикла имеют свои особенности. Французским романам свойственна большая изысканность; тема куртуазной любви занимает в них основное место и разработана с особой тщательностью. В английских вариантах при разработке аналогичных сюжетов сохраняются эпическое и героическое начала, характерные для легенд, послу живших источниками их создания; в гораздо большей степени передано ощущение реальной жизни с ее жестокостью, грубыми нравами, с ее драматизмом.

В 60-х годах XV в. Томас Мэлори (Thomas Malory, ок. 1417-- 1471) собрал, систематизировал и обработал романы артуровского цикла. Он пересказал их содержание в книге «Смерть Артура» (Morte d"Arthur, 1469), которая в 1485 г. была напечатана издателем Кэкстоном и сразу же стала популярной. Книга Мэлори -- наиболее значительное произведение английской художественной прозы XV в. Свободно обращаясь с источниками, сокращая длинноты, умело комбинируя занимательные приключения, привнося многое от себя, Мэлори великолепно передает дух куртуазных рыцарских романов. Он увлекательно излагает историю жизни и подвигов короля Артура и его рыцарей, объединяя в своей книге то лучшее, что было свойственно и французским, и английским рыцарским романам.

Легенды и романы артуровского цикла привлекали к себе внимание писателей последующих эпох. Э. Спенсер, Дж. Мильтон, Р. Саути, В. Скотт, А. Теннисон, У. Моррис и др., интерпретируя сюжеты и образы произведений средневековья в соответствии со своими взглядами и требованиями.

2. Предпосылки формирования мифов об Артуре

Было бы ошибочным утверждать, что кельтские сказания являются прямым источником легенд о Круглом Столе короля Артура, но они лежат в основе этих легенд, и, вероятно, как замечает А.Д.Михайлов, «...ирландские саги - ...параллель, в известной мере даже модель легенд о короле Артуре. Здесь не следует выстраивать прямолинейных генетических рядов» Михайлов АД. Артуровские легенды и их эволюция // Мэлори Т. Смерть Артура. - М., 1974. - С. 799.. Так, неосмотрительно видеть в короле Улада Конхобаре прообраз короля Артура, но его мудрость и справедливость аналогичны качествам короля Арморики, а его двор в Эмайн-Махе напоминает артуровский Камелот. «Поистине все доблестные воины из числа мужей Улада находили себе место в королевском доме во время попоек, и все же не было при этом никакой тесноты. Блестящи, статны, прекрасны были доблестные воины, люди Улада, собиравшиеся в этом доме. В нем происходило много великих собраний всякого рода и дивных увеселений. Были там игры, музыка и пение, герои показывали подвиги ловкости, поэты пели песни свои, арфисты и музыканты играли на разных инструментах» Исландские саги. Ирландский эпос. - М., 1973. - С. 587..

В преданиях о короле Артуре мы находим отзвуки кельтских мифов. Как замечает А.Д.Михайлов: «При этом многослойность мифов вряд ли может быть с достаточной точностью учтена. Добавим, что сказания об Артуре, зафиксированные в валлийских текстах, - вторичного происхождения, <...> в них немало ирландских элементов. В кельтской мифологической системе - не один слой. Эта система развивалась в постоянном взаимодействии и столкновении с рудиментами мифологии пиктов (давших мировой культуре прообраз Тристана) и со сказаниями соседних народов (в частности, очевидно, скандинавов, издавна совершавших набеги на Британские острова)» Михайлов АД. Артуровские легенды и их эволюция. - С. 796. Кроме многослойности культурных традиций, влиявших на становление преданий о Круглом Столе короля Артура, весьма действенным фактором их развития являлось христианство. Британские острова, особенно Ирландия, христианизировались очень рано и очень мирно. Кельтская языческая культура не была уничтожена, но обогатила христианскую, которая, в свою очередь, принесла с собой традиции греческой и римской литератур, и они обрели здесь твердую почву. Именно благодаря не вытесненным христианством, а приспособившимся к нему народным верованиям артуровские легенды оказались в такой степени насыщенными мотивами сверхъестественного, чудесного, фантастического. Таким образом, характерные черты кельтского мироощущения кое в чем даже усилились благодаря трансформациям, вызванным христианством.

Рассмотрим первые письменные истоки формирования Артурианы. Упоминание Ненния об Артуре, датируемое 858 годом, где говорится о знаменитом военачальнике бриттов (dux bellonan), одержавшем двенадцать побед над англосаксами и пиктами, вряд ли можно считать мифологичным. Заметим, однако, что некоторые исследователи рассматривают его как указание на легенду об Артуре, к этому моменту уже прочно завоевавшую симпатии людей. Так, например, М.П.Алексеев аргументирует это тем, что «Гильдас (VI в.) еще ничего не говорит об Артуре, хотя подробно повествует о борьбе кельтов против англосаксонских завоевателей; ничего не сообщают о нем и англосаксонские источники, например, Беда, хроники» Алексеев МЛ. Литература современной Англии и Шотландии. - М., 1984. - С. 61.. Итак, посмотрим, где берут начало литературные версии артуровского цикла.

Долгое время легенды об Артуре существовали лишь в устном народном творчестве, и латинские источники сообщают лишь о популярности артуровских легенд в кельтской среде (писавший в начале XII века Уильям Малмсберийский не без осуждения отмечал чрезвычайное распространение среди населения легенд об Артуре, которым в народе «бредят до сего дня» Михайлов АД. Артуровские легенды и их эволюция. - С. 806). Эти источники, как полагал Э.Фараль, и послужили отправной точкой для Гальфрида Монмутского, его «Истории бриттов», появившейся примерно через десять лет после произведений Уильяма Малмсберийского, так как именно в этой книге Артур впервые изображен во весь рост как завоевывающий мир монарх, окруженный изысканным двором и храбрейшими рыцарями.

Гальфрид жил на границе Уэльса, его непосредственными покровителями были марчерские бароны, которые устанавливали в этой области новые формы феодальной власти. Его «История» была посвящена самому могущественному из них - графу Роберту Глостерскому, а для политической перестраховки и его врагу Стефану Блуа. Нет сомнений в том, что Гальфрид имел хорошую возможность ознакомиться с преданиями Уэльса. Как он утверждал, в его распоряжении была даже «одна очень древняя книга на языке бриттов» Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина - М., 1984. - С. 5., хотя никаких следов такой книги или чего-нибудь подобного не сохранилось. В любом случае, она могла бы дать ему лишь скудный материал. Возможно также, что он знал некоторые легенды, позже полностью забытые, ходившие в Корнуолле и Бретани.

3. Классическая Артуриана

В середине XIV века появляется анонимный английский роман «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Б.Гребаниер характеризует его следующим образом: «Из всех стихотворных романов ни один не сравнится по красоте с романом безымянного автора середины XIV века «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», одним из самых изысканных произведений среди дошедших до нас из средневековой литературы. Это также и аллегория, целью которой является привести пример целомудрия, отваги и чести - присущих совершенному рыцарю качеств». Как достаточно позднее произведение, роман насквозь аллегоричен, "Од «в сложных иносказаниях прославляет христианские добродетели и в этом смыкается с типичным жанром эпохи - дидактической аллегорической поэмой, возникшей уже целиком на городской почве» Самарин P.M., Михайлов АД. Рыцарский роман // История всемирной ли
тературы. - М., 1984. - Т. 2. - С. 570.. средневековье английский король артур

Рыцарь должен обладать профессиональным мастерством: управлять конем, владеть оружием и пр.

Заключение

Реакции на статью

Понравился наш сайт? Присоединяйтесь или подпишитесь (на почту будут приходить уведомления о новых темах) на наш канал в МирТесен!

Показы: 1 Охват: 0 Прочтений: 0

Разумеется, всё это нашло отражение в литературе. Сложным и плодотворным было развитие нового жанра - рыцарского романа, возникшего и расцветшего в XII столетии. Роман, отмеченный интересом к частной человеческой судьбе, ощутимо приходил на смену героическому эпосу, хотя последний продолжал существовать и в XII, и даже в XIII в., рождая к жизни немало значительных литературных памятников.

Термин "роман" появился именно в XII в. и обозначал на первых порах только стихотворный текст на живом романском языке в отличие от текста на языке латинском . В рыцарском романе мы находим в основном отражение чувств и интересов, которые составляли содержание рыцарской лирики. Это прежде всего тема любви, понимаемая в более или менее "возвышенном" смысле. Другим столь же обязательным элементом рыцарского романа является фантастика в двояком понимании этого слова - как сверхъестественное [сказочное, не христианское] и как всё необычайное, исключительное, приподнимающее героя над обыденностью жизни . Обе эти формы фантастики, обычно связанные с любовной темой, объясняются понятием приключений или "авантюр", случающихся с рыцарями, которые всегда идут навстречу этим приключениям. Свои авантюрные подвиги рыцари совершают не ради общего, национального дела, как некоторые герои эпических поэм, не во имя чести или интересов рода, а ради личной славы. Идеальное рыцарство мыслится как учреждение международное и неизменное во все времена, одинаково свойственное Древнему Риму, мусульманскому Востоку и современной Франции. В связи с этим рыцарский роман изображает давние эпохи и жизнь далеких народов в виде картины современного общества, в которой читатели из рыцарских кругов, как в зеркале, находят отражение своих жизненных идеалов.

По стилю и технике рыцарские романы резко отличаются от героического эпоса. В них видное место занимают монологи, в которых анализируются душевные переживания, живые диалоги, изображение внешности действующих лиц, подробное описание обстановки, в которой протекает действие.

Раньше всего рыцарские романы развились во Франции, и отсюда уже увлечение ими распространилось по другим странам. Многочисленные переводы и творческие переработки французских образцов в других европейских литературах [в особенности в немецкой] нередко представляют произведения, имеющие самостоятельное художественное значение и занимающие видное место в этих литературах.

Первыми опытами рыцарского романа явились обработки нескольких произведений античной литературы. В ней средневековые рассказчики могли найти во многих случаях как волнующие любовные истории, так и баснословные приключения, отчасти перекликавшиеся с рыцарскими идеями.

Еще более благодарным материалом для рыцарского романа явились кельтские народные сказания, которые, будучи продуктом поэзии родового строя, насыщены были эротикой и фантастикой. Само собой разумеется, что та и другая подверглись в рыцарской поэзии радикальному переосмысливанию. Мотивы многоженства и многомужества, временных, свободно расторгаемых любовных связей, заполнявшие кельтские повести и являвшиеся отражением действительных брачных и эротических отношений у кельтов, были перетолкованы французскими куртуазными поэтами как нарушение норм каждодневной жизни, как адюльтер, подлежащий куртуазной идеализации. Точно так же и всякого рода "волшебство", которое в ту архаическую пору, когда слагались кельтские сказания, мыслилось как выражение естественных сил природы, - теперь, в творчестве французских поэтов, воспринималось как нечто специфически "сверхъестественное", выходящее из рамок нормальных явлений и манящее рыцарей на подвиги.

Кельтские сказания дошли до французских поэтов двумя путями - устным, через посредство кельтских певцов и рассказчиков, и письменным - через некоторые легендарные хроники. Отсюда ведет начало обычная рамка артуровских, бретонских или, как их часто называют также, романов Круглого стола.

Кроме романов на античные и "бретонские" сюжеты, во Франции возник еще третий тип рыцарского романа. Это "романы превратностей", или приключений, которые обычно, не совсем точно, называют также "византийскими" романами, так как сюжеты их построены главным образом на мотивах, встречающихся в византийском или позднегреческом романе, как, например, кораблекрушения, похищение пиратами, узнавания, насильственная разлука и счастливая встреча любящих и т. д. Рассказы подобного рода попадали во Францию обычно устным путем; например, они могли быть занесены крестоносцами из южной Италии [где было сильно греческое влияние] или прямо из Константинополя, но иногда, в более редких случаях, из книг.

Для "византийских" романов, развившихся несколько позднее романов античных и "бретонских", характерно приближение к обыденной жизни: почти полное отсутствие сверхъестественного, значительное количество бытовых подробностей, большая простота сюжета и тона повествования.

Итак, рыцарская культура пришла на смену варварству не сразу. Данный процесс был длительным и при этом мы можем наблюдать взаимопроникновение культур. Литературные произведения также сочетали в себе черты, как героического эпоса, так и рыцарского романа.

Когда в середине XII в. пишутся первые рыцарские романы, старый героический эпос еще жив, некоторые классические памятники, как "Песнь о Нибелунгах", не созданы. Тем острее ощущается различие старой и новой формы. Оно очевидно уже в выборе сюжета. Старый эпос обращен к национальному преданию; новый начинается с античных сюжетов: "Роман об Александре", "Роман о Фивах", "Роман о Трое".

Различие несколько стирается тем, что в этом соседстве старый эпос менял свой характер и его герой приобретал новые авантюрно-куртуазные черты. Некоторые герои переродятся настолько, что смогут прижиться в романном жанре. Так, французский эпос о Карле Великом станет одним из основных сюжетных циклов романа наряду с античным и бретонским.

И все-таки показательно, что для самых первых романов были выбраны античные сюжеты. Основой им служила не память, изустно передаваемая, а книжный источник, на который особенно любят ссылаться ранние романисты. Они как бы с полным доверием указывают на всякого рода свидетельства, якобы оставленные участниками разрушения Трои или походов Александра Македонского. Разумеется, это все были поддельные сочинения, однако возникшие еще в поздней античности (подобно запискам грека Диктиса или фригийца Дарета) с целью изобличить фактологическую несостоятельность Гомера и долго ценившиеся за "достоверность". Так что ново и драгоценно само желание романистов – сослаться на источник. Старому эпическому поэту такое не приходило в голову, прежде всего потому, что он ощущал себя не автором, а хранителем предания. Романист же, напротив, – автор. Хронологически он едва ли не первый, по отношению к кому приложимо это современное слово. То, что он создает – стихами или прозой – он поверх этих и всех других жанровых уточнений осознает как книгу.

Авторство – факт письменного творчества, литературы. И романист откликается на это условие, памятуя, что в его время и раннее письменное свидетельство должно было обладать некоторыми важными качествами: оно документально, требует к себе доверия и отвечает этому требованию. Авторы первых романов, еще не ощущающие себя настолько авторами, чтобы поставить и сохранить свое имя, уже принимают на себя новую ответственность. Отсюда и ссылки на свои сюжетные источники. И если мы, полагая такого рода ссылки свидетельством лишь доверчивости и наивности, отказываемся признать за произведениями право исторической подлинности, то не должны пропустить тот факт, что именно благодаря этой иллюзии подлинности они приобретали в глазах современников право принадлежать новой культуре. Той культуре, которая живет и продолжается не устным преданием, а письменной традицией, передаваемой от одного автора к другому под личную ответственность.

Пусть ранние романисты не обладают тем умением, которое позже историки назовут критикой текста, т.е. умением аналитически отличать факт от вымысла, но важно, что они уже почувствовали себя лично ответственными за то, что рассказывают. Этим сделан шаг к личному творчеству, которое очень скоро заявит о себе правом на свободное владение сюжетом, правом на вымысел.

Как это ни парадоксально, это так: роман, начавшийся претензией на достоверность, очень быстро перейдет к сочиненным, авторским сюжетам. Претензия на достоверность – это первая реакция на обретение литературного статуса: записывать следует вещи важные и правдивые. Кстати сказать, эта претензия не отпадет, а превратится в один из наиболее устойчивых повествовательных приемов в жанре романа. К ней относятся ссылки на разного рода обнаруженные, найденные, случайно приобретенные рукописи, по отношению к которым будущие романисты будут якобы выступать лишь издателями.

За первой реакцией на письменное и литературное условие творчества очень скоро последует вторая, когда романист ощутит себя автором, чему сопутствует не только новая ответственность, но и новое право. Право сочинять, придумывать. Романист становится сочинителем, а то, что выходит из-под его пера – литературой и более того – художественной литературой. Именно здесь ее начало.

Придумывая сюжет, автор выступает творцом нового мира, имеющего свое пространство и время. Истекло старое эпическое время, разрушилась неподвижная дистанция, отделявшая настоящее от героического национального прошлого. Впрочем, мы несколько забегаем вперед, во всяком случае, забываем о том, что человек XII в., создавая новое, скорее был склонен завуалировать новизну, чем выставить ее напоказ. Вот почему сама техника сносок, удостоверяющих достоверность, не была забыта с переменой романного сюжета.

Авторы первых романов были учеными клириками, составлявшими хроники, как на Западе называли летописи. Хронистом был, по всей видимости, и человек, первым употребившим слово "роман" – нормандец Вас. Дописывая последние строки своего повествования о троянце Бруте, Вас сообщает, что в 1155 г. он завершает свой "роман". В его устах (или точнее – иод его пером) это означает, что, хотя он и повествует о событиях античных, хотя сам он и живет в Англии, где большинство населения говорит на германском наречии, он пишет и не на германском наречии, и не на латыни, а на романском, старофранцузском языке. Если Вас и не хотел сказать ничего более, то все равно слово "роман" очень быстро сделалось обозначением новой литературной формы, которой предстояла судьба самого распространенного и популярного жанра последующих веков, приобретшего значение эпоса нового времени.

Родиной куртуазной поэзии был юг Франции. Роман рождается па ее севере, а приобретает поддержку при английском дворе. В 1066 г. пришедшие с севера Франции, из Бретани, норманны во главе с герцогом Вильгельмом, который в качестве короля новой династии будет прозван Завоевателем, покорили Англию. Пришельцы долго не смешивались с коренным населением даже по языку: англичане говорили на языке германского происхождения, а норманны на старофранцузском (это языковое противоречие памятно и тонко, как черта времени, воссоздано В. Скоттом в начале романа "Айвенго"). Довольно скоро при ближайших потомках Вильгельма прямое наследование по мужской линии прервалось, и после 20-летней распри за трон в 1154 г. королем становится его правнук по женской линии, основатель династии Плантагенетов – Генрих II. Его цель – упрочить трон, а для этого обосновать законность и древность нормандского правления в Англии.

Здесь и пригодился роман, которому в свою очередь сюжетной основой служат легенды. Их возводят к "Энеиде" римского поэта Вергилия, почитавшегося величайшим в Средние века. Ее герой – Эней, оставшийся в живых потомок троянских героев, в свою очередь положил начало роду героев, один из которых, по имени Брут, якобы прибыл на безымянный остров и дал ему свое имя – Британия. Чтобы установить собственную мифологическую родословную, Плантагенетам оставалось доказать, что их род восходит к этому легендарному прародителю. Они нашли к этому повод. Поскольку бритты – кельтское племя, от которого в действительности происходит название острова Британия, дали еще имя и полуострову на севере Франции – Бретань, откуда и явились норманны, то они как бы переставали быть чужеземцами, а их вторжение обретало вид возвращения на свою историческую родину. Эти лингвистические построения совершенно фантастичны, но не противоречат средневековой логике, еще не вполне освободившейся от магической доверчивости к слову и мифу.

Вот почему "Брут" Васа появляется всего через год после восшествия на престол в 1154 г. Генриха II. Около этого же времени была закончена еще более важная книга, имевшая замечательное литературное продолжение, хотя сама она была сочинением как бы историческим – "История бриттов" Гальфрида Монмутского. Он соединил многие ходившие легенды, что-то, вероятно, досочинил и выстроил историю

королей Британии, среди которых и Лир (именно сюда восходит сюжет шекспировской трагедии), и, главное – король Артур. Его имя, полулегендарного правителя кельтских племен в VI в., было известно и ранее – но преданиям, легендам, однако славным и великим его сделал Гальфрид. От него он перейдет в рыцарский роман, вокруг него сложится самый прославленный цикл – бретонский, еще известный как арту- ровский, или еще как цикл романов Круглого стола.

В XII в. романы были исключительно стихотворными. В XIII в. появляются и прозаические, которые в дальнейшем побеждают окончательно. Уже в раннем "Романе об Александре" была найдена удачная форма стихотворного повествования – цезурованный двенадцатисложник. Под названием александрийского стиха он будет иметь богатую историю. В русском стихосложении ему будет соответствовать цезурованный шестистопный ямб . Это стиль высокой поэтической речи, хранящей свою первоначальную ассоциацию с античностью, впоследствии перешедшей в трагедию классицизма. Однако в рыцарском романе существовали и другие, более подвижные формы стихотворной речи, например восьмисложник.

Внемли мне всякий, кто влюблен

И терпит от любви урон,

Сеньоры, рыцари, девицы,

И молодцы, и молодицы:

Которым слушать не наскучит,

Тех мой рассказ любви научит.

Вас о Флуаре юном речь

И Бланшефлор должна увлечь...

(Пер. А. Наймана)

"Флуар и Бланшефлор" – один из ранних памятников. История любви, не знающей преград, побеждающей политические интриги, козни, различие веры. Рожденный мусульманином принц Флуар влюблен с детства в Бланшефлор и ради нее принимает христианство. Их душевное родство предсказано созвучием имен: ее значит – белый цветок, его – цветок. Цветочные имена окрашивают всю историю, хотя исполненную разлук, слез, опасностей, но сохраняющую идиллический тон и счастливое разрешение. Ее будут пересказывать на протяжении нескольких веков на многих языках, превратив в символ всепобеждающей своей верностью любви.

Как будто бы вечная история, но мы уже знаем, что новизна романа – в его умении отзываться на свое время, окрашиваться его цветом. Восточный колорит "Флуар и Бланшефлор" напоминает об эпохе крестовых походов и даже, точнее, – о втором походе 1147–1149 гг., когда европейское сознание, утонченное куртуазней, было подготовлено к тому, чтобы воспринять прелесть чужой культуры и вдохновиться ею.

Предполагают, что и еще более конкретные обстоятельства своего времени отзываются в этой вечной истории любви, которая, возможно, также связана с двором английских Плантагенетов. Женой Генриха II была Альенора Аквитанская, внучка первого трубадура, герцога Гильема. Если кто-то и склонен полагать, что куртуазная дама – фигура идеальная и почти бесплотная, то ему лучшим опровержением послужит судьба и личность этой прославленной покровительницы поэтов. Сначала вышедшая замуж за короля Франции Людовика VII, она довольно скоро расстается с ним, чтобы в Англии стать женой Генриха II. И этот брак неудачен. Супруги преимущественно живут врозь. Альенора предпочитает свое наследственное владение в Пуату. Так что если она и вдохновила, согласно одной из версий, безымянного автора "Флуар и Бланшефлор", то скорее на назидательную историю – привести реальные обстоятельства своей бурной жизни в большее соответствие с куртуазным идеалом.

Идиллический тон вообще не очень характерен для рыцарского романа. Любовный сюжет здесь вплетен в сложный мир, внутри которого служение даме нередко вступает в противоречие с вассальным долгом. Роман превращается в испытание отваги, верности, любви. Причем эти высокие ценности нередко оказываются взаимоисключающими. Герою предстоит выбор: совершать ли ему подвиги, демонстрируя верность сюзерену, или нарушать ее через любовь к прекрасной даме. Особенно если дама оказывается женой сюзерена, как это случается, может быть, в самом прославленном рыцарском сюжете о Тристане и Изольде. Легенда о Тристане и Изольде – один из наиболее прославленных, вечных или бродячих, сюжетов мировой литературы. Его истоки уходят в кельтские древности, хотя трудно судить, какой была его первоначальная основа и что было поглощено ею потом, то ли досочиненное, то ли позаимствованное из самых разнообразных традиций, включая восточные. Ядро сюжета составляет обычная для родовых отношений история дяди и племянника, короля Марка и Тристана, чья близость в данном случае нарушается соперничеством в любви. Среди кельтских легенд самые близкие – о любви Диармайда к Грайне, которую избрал себе невестой его престарелый дядя – король Финн, и о Дейрдре и Найси, которых разлучил король Конхобар.

Любовь Изольды к Тристану вырастает из первоначальной ненависти, когда она, исцелив (как оказывается, во второй раз) победителя дракона, узнает в нем убийцу своего дяди Морхольта. Это переплетение любви/соперничсства/ненависти создает неповторимую атмосферу эмоциональной напряженности между тремя близкими и благородными людьми. Выход из нее – только смерть, и смертью влюбленных завершается сюжет.

Мы можем лишь гадать, в какой мере он сложился в устной традиции, а что для его окончательного оформления сделали Тома или Беруль, авторы двух дошедших до нас только в отрывках больших поэм XII в. То, что они не сохранились полностью, тоже своего рода загадка, поскольку популярный сюжет многократно обрабатывался, перекладывался, и эти прозаические романные пересказы известны в десятках рукописей.

Одну из самых ранних литературных обработок легенды о Тристане и Изольде мы находим в лэ "Жимолость" первой французской поэтессы XII в. Марии Французской. Лэ – лиро-эпический жанр куртуазной литературы, от рыцарского романа он отличается небольшим объемом и ограниченным количеством эпизодов. Вот какое определение лэ предложил французский медиевист XIX в. Гастон Парис: "Это рассказы о любви и приключениях, где часто фигурируют феи, чудеса и превращения; не раз здесь говорится о стране бессмертия – острове Авалон, куда феи уводят и где удерживают героев; там упоминается Артур, двор которого иногда является местом действия, а также Тристан... Большей частью это осколки древней мифологии, обыкновенно непонятые и почти неузнаваемые; персонажи кельтских легенд естественно превратились в рыцарей; в общем, в них преобладает нежный и меланхолический тон..." . "Жимолость" Марии Французской – это лэ о Тристане и Изольде, об их любви, представленной как образец fin"amor: De Tristram e de la relue, // De lur amur que tant fu fine. Двое влюбленных живут в разлуке. Тристан, жизнь которого вдали от королевы Изольды теряет всякий смысл, решает увидеться с любимой во что бы то ни стало...

В своем лэ поэтесса использует одно из самых знаменитых сравнений в средневековой литературе: Тристан и Изольда похожи на орешник и жимолость, которые не могут жить друг без друга, и гибнут, если их разлучают.

Сказать бы можно, что они Своею участью сродни Орешнику, когда растет С ним рядом жимолость и льнет Побегами к нему. Вдвоем Легко им жить так день за днем. Но если ветви расплести,

И вместе им не дать расти, Орешник сгибнет в цвете лет И жимолость ему вослед. "Подруга милая, про нас Весь этот горестный рассказ.

Не можем жить мы, как сейчас: Вы – без меня, а я – без вас!"

(Пер. Н. Сычевой)

Все версии легенды о Тристане и Изольде обычно содержат следующий круг сюжетных мотивов.

Отец Тристана погибает, отвоевывая свое королевство, а мать, сестра Марка, короля Корнуэльса, умирает от горя сразу после рождения сына. Отсюда его имя – Тристан: унаследованное от кельтского первоисточника (Дурст), оно было осмыслено во французском языке как происходящее от слова "печальный" (triste). Мальчик воспитывался, не зная о своем высоком происхождении. Уже юношей он был похищен норвежскими купцами и случайно попал ко двору Марка, который полюбил незнакомца за ум и разнообразные таланты, включающие мастерскую игру на арфе, скрипке и роте. Ко двору прибывает его воспитатель Роальд Твердое Слово и раскрывает правду: Тристан – племянник Марка.

Тристан отвоевывает свои земли и оставляет их воспитателю, не желая покидать обретенного и любящего дядю. В это время из Ирландии прибывает славящийся своей силой Морхольт с требованием от Марка не уплаченной дани. Тристан единственный не убоялся его, принял вызов и убил на поединке. Однако сам он жестоко ранен отравленным копьем, никакие снадобья не действуют, и его тело гниет, источая непереносимое зловоние. Тристан просит положить его в ладью и дать в руки арфу, ибо грести он не в силах. Он отдается на волю волн; морская стихия все время ощущается как фон этой истории, действие которой совершается в островных и полуостровных кельтских землях: Корнуэльсе, Ирландии и Бретани.

Волны приносят Тристана в Ирландию, где его излечивает королевская дочь Изольда Белокурая. Болезнь так изменила Тристана, что в нем не узнают убийцу Морхольта, но, обретя силы, он решается бежать обратно к Марку. Дядя счастлив, но обеспокоены его бароны, не желающие видеть столь могучего героя своим властелином. Они настаивают на женитьбе короля, и он дает согласие: подняв занесенный ласточкой женский волос он говорит, что сделал выбор. Но кто она? Бароны полагают, что король посмеялся над ними, и лишь Тристан узнает волос по неповторимой золотистости оттенка. Он снаряжает корабль в Ирландию.

Две страны разделены непримиримой враждой. Однако Тристан по прибытии избавляет ирландцев от пожиравшего их девушек дракона. Опаленный пламенем из пасти чудовища, он вновь исцелен Изольдой, которая на этот раз узнает в нем убийцу дяди, но смиряется с победителем сама и примиряет с ним остальных. Победивший дракона, по условию, получает в жены королевскую дочь. Тристан увозит Изольду не для себя, а для дяди. Она оскорблена. В ней вновь вспыхивает старая ненависть. Однако на море, страдая от жажды, оба они по ошибке выпивают переданный матерью Изольды ее служанке и наперснице Бранжьене любовный напиток, который предназначался для брачной ночи. Так начинается любовь, бросающая их в объятия друг другу. Она продолжается и по прибытии в Корнуэльс, и после свадьбы Изольды с Марком. Сохранять тайну влюбленным помогает предприимчивая и преданная Бранжьена, однако враги-бароны заручаются помощью читающего по звездам карлика. Он им подсказывает, когда будет очередное свидание. Наконец, им удается представить Марку свидетельства измены. Тристан и Изольда осуждены разгневанным королем без суда. По дороге на казнь Тристан с Божьей помощью бежит, а затем спасает Изольду, отданную на поруганье прокаженным. Приютом им становится лес, где они проводят долгие счастливые месяцы. Наконец, их убежище выдано лесником. В это же время истекает действие любовного напитка и влюбленные отказываются от совместной жизни в лесу, понимая все ее безумие.

Изольда возвращается ко двору мужа, который принимает ее как жену и королеву при условии, что Тристан навсегда покинет пределы Корнуэльса. Герой уезжает в Бретань и по прошествии времени женится на Изольде Белорукой, отчасти прельщенный сходством имен, однако продолжает любить первую Изольду. Будучи смертельно раненным в одной из рыцарских стычек, он посылает надежного друга за Изольдой, которая одна может ero излечить. Тристан условился с другом, что, если Изольда откликнется на его просьбу, на корабле будет поднят белый парус, в противном случае парус будет черным. Изольда Белорукая из ревности солгала Тристану, что парус на корабле черный, и от горя герой скончался, а за ним и его возлюбленная. На могилах Тристана и Изольды выросли деревья (подругой версии – кусты), которые переплелись ветвями, символизируя победу любви над смертью.

Особая популярность легенды о Тристане и Изольде в веках обусловлена органичным сочетанием фольклорных мотивов и образов, картин феодального быта и нравов и вечной темы противостояния любви и долга. Тот же конфликт – в основе всего сюжета бретонского цикла, завершающегося гибелью королевства Артура.

Сюжет бретонского цикла складывался веками, и изложить его можно только исторически, следя за переменами, внутри него происходящими. В его истоке смутно различимы черты реальных событий. Согласно преданию, Артур был одним из кельтских вождей, запомнившихся не столько подвигами, сколько участием в общей междоусобице и разбоями (Гальфрид относит его смерть к 542 г.). Затем история преобразуется в легенду и соединяется с мифом. В самом имени Артур исследователи пытаются угадать мифологические связи: индоевропейский корень "ага" – землепашец (русское – оратай), кельтский "artos" – медведь или ирландский "art" – камень. Это догадки, мифологически возводящие героя к богам или к стихиям.

Реально другое: кельтский материал по многим причинам оказался богатейшим кладезем романных сюжетов. Помимо той династической необходимости, которая существовала при дворе Плантагенетов, – искать именно в этом направлении, кельтские предания имели безусловные достоинства. В них, начиная с древнейших саг, был намечен напряженный любовный треугольник, так что историю Тристана и Изольды возводят к ним самым непосредственным образом. В то же время эти отрывочно дошедшие истории как будто напрашивались на то, чтобы их додумали, досочинили. Они волновали воображение, по не имели связности, сюжетной завершенности, оставляя свободу авторскому воображению. В общем, в них была необходимая мера сюжетной увлекательности и исторической подлинности, как ее трактовал XII в.

После Гальфрида Монмутского основные имена и события были вписаны в легендарную историю бриттов, получив необходимое подкрепление в письменном источнике. Этого было достаточно. Это мы со своей точки зрения можем считать, что аргументы не выдерживают критики, а тогда и даже несколько веков спустя они выглядели едва ли не бесспорными: "...ежели кто скажет или помыслит, будто не было на свете такого короля Артура, – в том человеке можно видеть великое неразумие и слепоту, ибо существует < ... > немало доказательств противному. Во-первых, можно видеть гробницу Артура в монастыре Гластонбери..." .

Так аргументировал в 1485 г. английский первопечатник У. Кэкстон, предваряя книгу Томаса Мэлори "Смерть Артура" – прозаический свод всех легенд, фольклорно бытующих или изложенных в романах, поэмах. Мэлори подвел сюжетный итог, дав наиболее полное и связное изложение основных событий.

Отцом короля Артура был Утер Пендрагон, чье имя также наводит на мифологические размышления – главный дракон. В жены себе он взял Ингрейну, вдову герцога, с которым враждовал. Еще не зная о его смерти, в самый ее час, Утер проникает в спальню Ингрейны, с помощью Мерлина приняв облик ее мужа. Родившегося сына, по уговору с Утером, забирает Мерлин, нарекает его Артуром и воспитывает втайне от всех. Образ Мерлина – целиком создание Гальфрида, посвятившего ему отдельную поэму "Жизнь Мерлина".

Перед смертью Утер объявляет Артура наследником, но его таинственное происхождение и происки врагов дают повод к войне. Она была кровопролитной и долгой. Особенно ожесточенно ее вел король Лот, женатый на сводной сестре Артура Моргаузе. От нее, по одной из версий, в результате кровосмешения у Артура родился сын Мордред, который в будущем должен стать его убийцей.

Одержав победу, Артур женится на Гвиневере (произношение ее имени в разных языковых традициях колеблется особенно сильно – Геньевра, Женивьева). В приданое он получает Круглый стол, некогда изготовленный Мерлином и переданный Утером Пендрагоном в дар ее отцу.

Форма стола, как полагают, повторяет форму круглых кельтских башен и имеет магическое значение. У Т. Мэлори по этому поводу сказано: "Круглый стол был сооружен Мерлином как знак истинной круглости мира...". Вместе с тем, поскольку стол круглый, все за ним равны, никто не может считаться сидящим выше или ниже. Вот как об этом пишет автор знаменитого романа "Парцифаль" Вольфрам фон Эшенбах:

Сей лучший из земных столов,

Мы знаем, не имел углов.

Быть как бы во главе стола

Всем честь оказана была,

Всяк удостоен чести

Сидеть на главном месте!..

(Пер. Л. Гинзбурга)

Этот смысл сохраняется и по сей день в выражении "беседа за круглым столом". Всего мест за столом у Артура было 150. Стол заняли рыцари, прибывшие с Гвиневерой, остальных предстояло избрать, оставив одно место, гибельное, не заполненным. Еще не родился тот, кому оно предназначено. Он явится позже.

Идея рыцарского союза в XII в. была вполне своевременной, поскольку именно тогда в связи с крестовыми походами и создаются в Европе подобные духовно-военные ордена: иоаннитов, тамплиеров (основан в 1120 г.), тевтонский... Их цель – защита христианства от неверных, жизненное воплощение высших добродетелей. Рыцарские добродетели остались утопией, а артуровский орден – ее наиболее памятным воплощением. Сам Артур, первый среди равных, – образец доблести, великодушия и милосердия. Ему подражают и с ним в этом соперничают остальные рыцари.

Вначале среди них выделялся сэр Гавэйн. Уже то, что он племянник короля, подчеркивало его древнее происхождение, ибо по логике родовых отношений сын сестры ближе собственного сына, поскольку жену брали из другого рода. В героизме Гавэйна просвечивает глубина мифа (что особенно очевидно в преданиях о нем, сохранявшихся в Англии, где он остался любимейшим героем цикла). Сэр Гавэйн могуч, но его сила находится еще в прямой зависимости от циклической жизни природы, троекратно возрастая к полудню и убывая на исходе дня. Он соприроден, но в силу этого недостаточно утончен и куртуазен. Так, его посвящают в рыцари в торжественный день свадьбы Артура, но первый же его подвиг оборачивается позором: победив на поединке рыцаря, он отказывает ему в милосердном прощении, замахивается, чтобы срубить голову, и вместо него обезглавливает прекрасную даму, пытавшуюся закрыть телом своего возлюбленного.

Если Гавэйн превосходит других рыцарской силой, доблестью, то в качестве куртуазного героя ему противостоит его двоюродный брат, сын второй сестры Артура, феи Морганы, – сэр Ивэйн.

Однако оба по мере развития цикла уступают тому, кто появляется несколько позже, но соединяет в себе все мыслимые рыцарские и куртуазные добродетели. Это сэр Ланселот Озерный. Он наиболее прославится среди рыцарей Круглого стола. Ему же предрешено судьбой быть виновником общей гибели. Своей дамой он избирает жену Артура Гвиневеру. Старый мотив кельтского предания, как и в случае с Тристаном, сталкивающий дядю с племянником, здесь вновь оживает. Теперь соперничают люди, близкие не по кровному, а по духовному родству, равные доблестью и благородством.

Что касается имени, точнее, прозвания Ланселота – Озерный указывает, что хотя среди героев артуровского цикла он выдвигается на заметные роли довольно поздно и у него есть мифологическая родословная, идущая из кельтских преданий. Он воспитан Владычицей Озера, хранительницей магических тайн, подарившей королю Артуру его волшебный меч Эскалибур. Отцом Ланселота иногда называют бога Луга (сыном которого в кельтской мифологии считался и герой саг Кухулин). Однако если он и унаследовал героическую доблесть, то, явившись в сюжете артуровского цикла, сумел смягчить ее суровый облик куртуазной изысканностью. Как своей прекрасной даме он служит Гвиневере, не удовлетворяясь "любовью издалека". О поэзии трубадуров спорят, в какой мере она платонична. Биографии поэтов часто более откровенны, и из них мы узнаем, что своей любовью они не раз навлекали на себя гнев господина, мужа дамы. Им приходилось спасаться бегством. Ланселот также пускается в бегство ради любви, но вместе с Гвиневерой.

Он вовремя явился вместе со своими друзьями и родичами, чтобы спасти ее от костра, обвиненную в прелюбодеянии с ним, и увезти в свой замок. Затем он свидетельствует невинность королевы (увы, ложно), вызывает на бой любого в том усомнившегося, а после, дабы избежать всеобщей распри, уезжает за море. Артур и Гавайи пускаются в преследование. В отсутствие короля Мордред делает попытку захватить престол, что служит поводом к гибельной для всех ее участников войне. Правда, согласно кельтскому преданию, Артур не погиб, а лишь скрылся, чтобы однажды вернуться в свою страну.

Где она расположена? География артуровского мира не менее расплывчата, чем его история. С одной стороны, все как будто бы достаточно просто: это кельтские земли - полуостров Корнуэльс, может быть, Бретань во Франции. Но с другой – когда-то кельты занимали не только всю Британию, но и значительную часть центральной Европы. Предание легко расширяет границы государства Артура, отождествляя его столицу Камелот с древней британской столицей – Винчестером. У Мэлори сказано об этом прямо: "...у стен Камелота, который иначе зовется Винчестер..." Но порой его столица – Лондон...

И на этом расширение пределов не завершается. Нередко Артур мыслится владыкой всего западного христианского мира. Начинает казаться, что артуровский мир повсюду и в то же время – нигде, ибо он открывается за первым же поворотом дороги, в него ведет каждая потаенная тропинка, на него указывает со значением любой предмет. Надо лишь уметь понять указание, разгадать знак. Для этого требуется волшебство, без которого не войти в заколдованный мир артуровского эпоса.

Волшебными предстают и время, и пространство в рыцарских романах. Если первые авторы дорожили иллюзией достоверности, ссылались на книжные источники, то ближайшие к ним поколения эту иллюзию ценят гораздо меньше. Их увлекает свобода авторства, право воображения. И в артуровском цикле, поскольку "достоверность" сего сюжета уже обоснована, можно сосредоточиться на разработке отдельных мотивов. Сюжет каждого романа будет локален и эпизодичен, развернут вокруг одного героя или даже вокруг одного события его жизни. Именно такую композицию создает и разрабатывает величайший из авторов этого жанра – Кретьен де Труа.

Всего пять романов было написано им. Первые два, "Эрек и Энида" и "Клижес", датируют соответственно 1170 и 1176 гг. В это время Кретьен проживал при дворе Марии Шампанской (дочери Альеноры Аквитанской и, следовательно, правнучки первого трубадура герцога Гильома). По семейной традиции там царил культ куртуазии и сохранялся интерес к поэзии. Но со временем претерпевает изменение сама идея куртуазной любви. Во всяком случае, ее свобода, доходящая до своеволия и нарушения брачных уз (как в истории Тристана и Изольды), для Кретьена неприемлема. Он не допускает любви, влекущей за собой обман и измену. Та любовь, которую он ценит, разумна и добродетельна. Это супружеская любовь. Его второй роман – "Клижес" самим сюжетом заставляет вспомнить о Тристане и Изольде, вступая в спор, иногда едва ли не пародируя их сюжет. Героиня Кретьена не забывает подчеркнуть свое отличие:

Известный мне претит роман.

Вы, слава Богу, не Тристан;

Отвергнута моей натурой

Любовь Изольды белокурой,

И, кроме вас, никто другой

Вовек не насладится мной...

(Пер. В. Микушевича)

Так объясняет Фенисса любимому ею Клижесу: как он мог подумать, что она, хотя и выданная по принуждению замуж за его дядю, константинопольского императора, физически принадлежала ему! Этого не было и быть не могло, ибо "чье сердце, того и тело". Такова новая мораль. Дядя- император под действием чар полагал, что в его объятиях – Фенисса. Ошибался: это был лишь призрак. Но и с любимым и достойнейшим Клижесом, у которого дядя украл корону, она не согласна бежать, уподобляясь Изольде. Она лучше инсценирует свою смерть, претерпит мучительное испытание (действительно ли умерла?), а затем скроется. К счастью, дядя сам вовремя умирает от приступа злобы, чтобы оставить племяннику империю вместе с возлюбленной.

"Клижес" написан Кретьеном де Труа на пересечении двух романных типов – бретонского и восточного. Его герои – жители одновременно трех империй: германской, византийской и той, где царит Артур. В богатых описаниях романа проявлен тогдашний интерес Запада к Востоку, становящийся модой. Но Клижес племянник не только константинопольского императора, а еще – сэра Гавэйна (Говена), чья сестра Златокудрая была его матерью. Как бы широко ни раскинулось пространство романа, Кретьен очень компактно строит сюжет, выдвигая на первый план влюбленную пару. Сюжет, как обычно у Кретьена, имеет две части: в первой герой демонстрирует доблесть, во второй – силу духа.

Можно сказать, что главный интерес смещается в душевную сферу. В этом огромное отличие романного героя от героя предшествующего эпоса, который всегда был выражением коллективного духа, родовой личности. Здесь начинает пробуждаться индивидуальное сознание, хотя было бы ошибкой, опережая события, предполагать в герое рыцарского романа "диалектику души" или способность к внутреннему развитию. Он меняется, но все происходящее с ним справедливее представить как испытание и прозрение.

Этими словами лучше всего представить судьбу героя первого романа Кретьена – Эрека. Вначале он, доблестный и прославленный, завоевывает Эниду, чье единственное богатство – красота душевная и физическая. Они женятся. Они счастливы. Счастье усыпляет Эрека, и он забывает о подвигах. Это волнует Эниду, она укоряет мужа, и он прозревает. Эрек пускается в рыцарское паломничество, ища подвигов и совершая их. Эниде позволено сопровождать его, но с условием, что не проронит ни слова, какая бы опасность ему ни грозила. Это дополнительный повод для нравственных колебаний, ибо она не может молчать, видя смертельную опасность, угрожающую мужу.

Опасность поджидает сразу же за порогом дома. Дом - рыцарский замок. От него ведет дорога. Она уводит в лес. Это чужой мир, где странно было бы не встретить волшебника, не очутиться у чудесного источника, не попасть в заколдованный замок. Взгляд, брошенный романистом вокруг, рождает новый литературный стиль яркой и подробной описательности. Все чудесно, на все хочется обратить внимание и во все вглядеться подробнее, ибо каждый предмет может оказаться дорожным указателем на этом волшебном пути. Не заметить его – пропустить приключение.

Обычная форма жизни для романного рыцаря – необычное. Он живет в волшебном, авантюрном пространстве и времени . Если он чего-либо и страшится в своем бесстрашии, то обыденного и сниженного, что может уронить его достоинство. Когда Ланселот отправляется спасать Гепьевру (так у Кретьена) из рук злодея, чтобы узнать где она, ему предложено проехать отрезок пути на телеге. Это оскорбительно, и он колеблется, делая всего три шага, прежде чем сесть на нее. Телега – испытание для рыцарской чести, но колебание оскорбительно для его любви. И спасенная Геньевра чувствует себя оскорбленной; на долю же обезумевшего от любви и отчаяния рыцаря выпадают новые испытания – в наказание.

Впрочем, это сюжет уже другого романа Кретьена де Труа. Между 1176 и 1181 гг. им написаны "Ивэйн, или Рыцарь со Львом" и "Ланселот, или Рыцарь телеги". Сюжеты построены так, как будто их автор хотел проверить разные возможности любви, посмотреть на нее с разных сторон. Вообще, нужно сказать, что во всех романах Кретьена ощущается отчетливое проблемное задание: с какой целью выбран и именно так разработан данный сюжет, на что в нем содержится ответ и с чем ведется спор? Подобная подвижность повествовательной точки зрения лишний раз напоминает нам о наличии автора, сознательно творящего, имеющего собственный взгляд на события и знающего, что существуют другие оценки, с которыми он соотносит свою. Ничего подобного нельзя было ожидать в героическом эпосе. Если там и есть точка зрения, то лишь передаваемая певцом, а по сути принадлежащая коллективной памяти.

В Кретьене де Труа, напротив, мы предполагаем способность к изменчивости вплоть до самоопровержения и даже самопародии. Им создана классическая форма романа. Ему подражают, его сюжеты продолжают и переиначивают. Кем-то, назвавшимся Пайен де Мезьер, написан "Мул без узды" – история о рыцарях Артура, о спасении прекрасной дамы, о поединке и обо всем прочем, чему положено быть в романе. Однако все происходит с недопустимыми снижениями: в битве Гавэйну помогает виллан, простолюдин; в повествовательном тоне слышится то ли какая-то несерьезность, то ли насмешка. Да не она ли и в самом имени автора: Пайен, т.е. язычник, из никому неведомого Мезьера. А не есть ли это сознательный перевертыш относительно Кретьена, т.е. христианина, из знаменитого Труа? Кто скрылся за псевдонимом? Иногда предполагают, что сам Кретьен.

Определенно ничего сказать нельзя, но важна возможность подобного предположения. Уклончивая, ироничная манера романиста во всяком случае допускает такую версию.

В "Ивэйне, или Рыцаре со Львом" он, вероятно, ближе всего подошел к своему идеалу серьезной любви, достигаемой в браке. Ивэйн завоевывает даму, чтобы вскоре потерять ее, вновь увлекаясь подвигами. Чтобы вернуть любовь, нужно искупить проступок, прозреть и остаться верным обретенному пониманию.

История Ланселота – история чувства всеподчиняющего и доводящего до безумия. Может быть поэтому Кретьен и не докончил роман, оставив его одному из своих учеников. Это не та любовь, которую он ценит. Его герои – Эрек, Клижес, Ивэйн. Но ему предстоит еще раз испытать себя в новом героическом качестве.

Последний роман писателя – "Персеваль, или Повесть о Граале" связывают с его переездом ко двору графа Фландрского, женатого на Изабелле Вермандуа (подруге Альеноры Аквитанской). Здесь куртуазная любовь толкуется в духе христианского благочестия, отсюда и выбор сюжета. Мистическая легенда о Святом Граале сложилась где-то на Востоке и получила в Средние века широкое распространение в Европе. Грааль – священная чаша, в которую, по преданию, Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа. Тем самым, как сказано в словаре "Мифы народов мира", этот сосуд стал прообразом "драгоценных вместилищ для материализованной святыни". Некогда содержавший в себе святыню, он навсегда остается священным и чудодейственным. Каждый человек, соприкоснувшийся с ним, причащается божественной благодати, недостойный же, напротив, приближаясь к нему, может быть наказан.

Легенда довольно поздно соединилась со сказанием о рыцарях Круглого стола. Полагают, что окончательно это произошло после того, как между ними возникла связь по месту: монастырь Гластонбери, числивший среди своих реликвий останки Иосифа Аримафейского, объявил об обладании и останками короля Артура.

Тема Грааля стала логическим завершением сюжетного цикла и всей куртуазной духовности. Куртуазная любовь родилась как чувство к земному, человеческому, но как чувство божественное по своему происхождению: Бог дарует ее и Бога прежде всего приучается любить человек. На своем земном пути, облагораживая свою чувственную природу, свою плоть, человек восходит к небесному. В куртуазии заложено ощущение причастности таинству, и Грааль становится последним, наиболее завершенным выражением этой причастности. Будучи последовательно героем, рыцарем, идеальным влюбленным, человек готовит себя к деянию, уже непосредственно обращающему его к Богу. Ему человек может послужить, спасая христианскую святыню. Поводом для крестовых походов было вырвать Гроб Господен из рук неверных. Грааль – повод для личного подвига, подготовленного куртуазным восхождением героя.

Далеко не каждому рыцарю дано участвовать в поисках святого Грааля. Кроме прочих достоинств, в этом деле потребны душевная чистота и твердая вера. Быстро сходит с пути поиска сэр Гавайи. Более упорства проявляет сэр Ланселот, несмотря на неудачи, на видения, предрекающие ему неудачу: "Сэр Ланселот, сэр Ланселот, твердый, как камень, горький, как древесина, нагой и голый, как лист смоковницы! Ступай отсюда прочь, удались от этих святых мест!" И все же Ланселот удостоился достичь Грааля, хотя и не удостоился его видеть, пораженный в его присутствии многодневным сном.

Рыцарями Грааля стали сэр Персеваль, преодолевший дьявольское искушение и утвердившийся в вере; сэр Боре и главный герой этой части цикла – благочестивый сэр Галахад, сын Ланселота, занявший пустовавшее гибельное место за Круглым столом.

Свой последний роман Кретьен де Труа не окончил. То ли сюжет, заказанный новыми покровителями поэта, не увлек, то ли смерть прервала работу... Она будет продолжена другими. Поиск Грааля и образ одного из рыцарей, его ведущих, – сэра Персеваля будет разрабатываться многими авторами. Сразу вслед Кретьену это делает немецкий писатель Вольфрам фон Эшснбах в огромном стихотворном романе "Парцифаль".

Рыцарский роман приходит к совершенно новому пониманию человеческой личности, возникающей в процессе воспитания, приобретения ею знания общественных условностей, нравственного восхождения и опасности, – уйти от своей благодатной природы. Роман сменяет эпос, вслед которому он пообещал повествовать о подлинном и историческом, но увлекся и увлек читателей волшебным, сказочным. Он возник как серьезная нравственная программа, пусть и утопическая; он же на несколько веков станет любимым чтением, развлекающим многих и владеющим умами, а то и сводящим с ума, как спустя четыре столетия произойдет с героем Сервантеса. С рыцарского романа начинается то, что мы знаем под именем художественной литературы. Ей он передал свои открытия, касающиеся и нового понимания человека и нового – авторского – склада повествования.

Это был жанр, в котором небывало обновился, обретая черты индивидуального бытия, герой, в котором едва ли не впервые явился свободно творящий автор и который создал читателя, человека, воспринимающего книгу как мир особый и готового жить по законам этого явно придуманного, но такого увлекательного мира.

Круг понятий и проблем

Эпос и роман: национальное прошлое, иллюзия достоверности, авантюрное время, героическая личность.

Задание для самоконтроля

Расскажите о романах Круглого стола, Камелоте, Артуре, Ланселоте, Тристане и Изольде, Парцифале, Граале.

Чтобы дать представление о русском звучании этого стиха, приведем отрывок из перевода О. Мандельштамом "Федры" Расина: Решенье принято, час перемены пробил, / Узор Трезенских стен всегда меня коробил, / В смертельной праздности, на медленном огне, / Я до корней волос краснею в тишине.
Paris G. La litterature frangaise au moyen age. P., 1888. P. 91.
Мэлори Т. Смерть Артура. М., 1973. С. 9.
Эти термины принадлежат Μ. М. Бахтину. См. подробнее его классическую работу "Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике".

Выбор редакции

Экологические исследования

По указу Президента, наступающий 2017 год будет годом экологии, а также особо охраняемых природных объектов. Подобное решение было...

Новый лидер, старый лидер

Обзорывнешней торговли России Торговля между Россией и КНДР (Северной Кореей) в 2017 г. Подготовлен сайтом Внешняя Торговля России на...

Финансы в экономике. Банковская система. Финансы в экономике Презентация обществознание 11 кл финансы в экономике

Уроки № 15-16 ОБЩЕСТВОЗНАНИЕ 11 класс Учитель обществознания Касторенской средней общеобразовательной школы № 1 Данилов В. Н. Ф инансы...

Презентация на тему финансы в экономике

1 слайд 2 слайд План урока Введение Банковская система Финансовые институты Инфляция: виды, причины и последствия Заключение 3...

Происхождение и история аварского народа

Иногда некоторым из нас приходится слышать о такой национальности, как аварец. Что за нация - аварцы?Это коренное проживающее в восточной...

Медицинские приборы для лечения суставов в домашних условиях Бытовой ультразвуковой прибор физиотерапии для лечения суставов

Артриты, артрозы и прочие заболевания суставов для большинства людей, особенно в пожилом возрасте, являются самой настоящей проблемой. Их...

Территориальные единичные расценки

Территориальные единичные расценкина строительные и специальные строительные работы ТЕР-2001, предназначены для применения при...

Кронштадтское восстание («мятеж») (1921) Подавление кронштадтского восстания

Против политики «военного коммунизма» с оружием в ру-ках поднялись красноармейцы Кронштадта - крупнейшей военно-мор-ской базы Балтийского...

Даосская система. Л. БингСекреты любви. Даосская практика для женщин и мужчин. Система «Вселенское Дао»

Даосская оздоровительная системаДаосскую оздоровительную систему создавало не одно поколение мудрецов, которые тщательнейшим образом...

Новое