О чем стоит крепко задуматься новичку в хатха-йоге. Цитата недели: «Лучшие изменения происходят без насильственных потрясений

Самое поразительное это то, что с неизвестным Александром Сергеевичем Пушкиным я встретился вовсе не в закрытом архиве, листая секретные досье или лишь недавно отысканные усердными историками документы, а просто взяв со своей книжной полке его полное собрание сочинений. Оно увидело свет достаточно давно, в 1964 году московским издательством «Наука» тиражом 200 000 экземпляров. Далее в тексте все ссылки, кроме специально оговоренных, на седьмой том данного издания.

Всем хорошо известно «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, а вот «Путешествие из Москвы в Петербург» великого русского поэта мало кому ведомо. Не странно ли?.. Почему-то первого единодушно превозносят как революционные демократы прошлого, так и нынешние демократы-либералы, хотя на словах они антагонисты, непримиримые враги.

Столь же схожа их оценка Александра Сергеевича – вроде бы, уважают, но о его «Путешествии из Москвы…» дружно молчат в тряпочку. Как и о многом ином. Чем же он не потрафил им?

Может быть, потому, что Александр Сергеевич практически по всем пунктам оспаривает написанное Радищевым. Точка зрения последнего растиражирована и стала практически «хрестоматийной»: всё в России плохо, повсюду беспросветный мрак и жуть, народ тёмен, забит и бесправен, а власть преступна, глупа и безжалостна…

А вот А.С.Пушкин выступил ярым оппонентом этому. Цитирую:

«Не могу не заметить, что со времён восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения» (стр. 269).

«Фонвизин, лет за пятнадцать пред тем путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца» (стр. 289).

«Прочтите жалобы английских фабричных рабочих: волосы встанут дыбом от ужаса… У нас нет ничего подобного» (стр. 290).

«Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего… В России нет человека, который не имел бы своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши: у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню… Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения» (стр. 291)…

Обратите внимание, что сравнивается положение русского крестьянина с трудовым людом тех стран, которые в те времена были самыми-самыми «передовыми». Читая про корову, я вспомнил, что у нас иметь автомобиль – «знак роскоши», а за границей моторизованы даже бездомные оборванцы, безработные, не говоря о просто не очень состоятельных людях. Нет в «чужих краях» и столь острой нехватки жилья, как в современной России. А когда-то было наоборот!..

Получается, что мы сами себе навредили социальными экспериментами, подорвали своё состояние. А куда следовало двигаться, как развиваться?..

Ответ есть у великого русского поэта А.С.Пушкина, словно он предвидел подобный вопрос:

«Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества» (страницы 291-292).

Только вдумайтесь, как лаконично и точно! Им напрочь отвергнуты революционность, большие скачки, великие переломы, а указана необходимость реформ – мудрого постепенного улучшения жизни. Ежели жизнь ухудшается, то это – не реформы, а их противоположность!

В своё время этому мудрому совету русского гения не последовали наши социальные экспериментаторы – нет пророка в своём Отечестве! – взяли на вооружение чужеземные, заморские теории.

Радищев же своим сочинением приближал политические потрясения – «страшные для человечества». Вот почему Александр Сергеевич назвал сочинение им подобной книги «действием сумасшедшего» (стр. 353). А вот и другие оценки:

«Радищев начертал карикатуру» (стр. 289).

«Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему – вот что мы видим в Радищеве» (стр. 359).

«Какую цель имел Радищев? Чего именно желал он? На сии вопросы вряд ли бы мог он сам отвечать удовлетворительно» (стр. 360).

Оказывается, именно Радищеву адресованы слова поэта, ставшие широко известными и «крылатыми»: «Нет истины, где нет любви» (стр. 360).

Что верно, то верно. Не было у Радищева любви к своему Отечеству, к своему народу, своей Вере, своей истории. Сейчас бы он находился в стае «этостранщиков» - тех, кто именует Россию «этой страной», кто называет русский народ «рабским», кто льёт грязь на всё самое святое для нас. Александр Сергеевич подобных людишек, презрительно назвал «клеветниками, врагами России».

Александр Сергеевич ими представлен этаким либералом, вольнодумцем и мятежником, страдающим под «гнётом деспотизма» и «произвола тирана на троне». На деле же он являлся скорее разумным консерватором, сторонником «умной старины», просвещённой монархии и, конечно же, пламенным патриотом, уважающим русские народные традиции, нравы и русскую Веру.

Не очень любят лжелибералы говорить о том, как великий поэт относился к Западу, перед которым они холуйски лебезят. А вот у него подобострастия не было совершенно, ибо он знал цену своей стране. Помните его гордые слова в «Клеветниках России»: «Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык?..»

В этих же стихах он, отвечая на вопрос: почему ненавидят нас западные либералы-цивилизаторы, даёт достойный ответ: «За то, что на развалинах пылающей Москвы мы не признали наглой воли того, под кем тогда дрожали вы».

Вот ещё несколько цитат, которые совсем не согласуются с «хрестоматийным» образом А.С.Пушкина:

«Европа в отношении России столь же невежественна, как и неблагодарна» (стр. 306);

«Я убеждён в необходимости цензуры в образованном нравственно и христианском обществе под какими бы законами и правлениями оно бы ни находилось» (стр. 638).

«Нравственность (как и религия) должна быть уважаема писателем» (стр. 306).

Широко распространён миф о вражде поэта с властью. Есть ли она, эта «вражда», судите сами по цитате из письма (1831 г.) Александра Сергеевича начальнику тайной полиции А.Х.Бенкендорфу:

«Если Государю Императору угодно будет употреблять перо моё, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю Его Величества и готов служить Ему по мере моих способностей. В России периодические издания не суть представители различных политических партий (которых у нас не существует) и правительству нет надобности иметь свой официальный журнал; но тем не менее общее мнение имеет нужду быть управляемо. С радостью взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т.е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые всё ещё дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению».

Чтение «нехрестоматийного» поэта постоянно убеждает в его необыкновенной современности. Широко известны его следующие высказывания: «Я могу любыми словами ругать свою Россию, но, не дай Бог, какой-то иностранец скажет, что-нибудь подобное - голову оторву!», «Я совсем не в восторге от всего, что вижу вокруг себя. Но клянусь честью, я ни за что на свете не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю кроме истории наших предков» и «Неуважение к предкам есть первый признак безнравственности».

Пасквилянты усердно тщатся изобразить его этаким вольнолюбцем, врагом церкви, чуть ли не богоборцем, напрочь игнорируя тот факт, что с годами религиозное чувство у него всё крепло, а одно из самых последних его высказываний, сделанным им незадолго до смерти: «Хочу умереть христианином…» (В своём дневнике Царь написал, что Александр Сергеевич «умер христианином».)

Характерно, эти лжелибералы не постеснялись использовать трагическую смерть гения в тех же низких целях. По сей день «пушкиноведы» (?!) во множестве публикаций и изданий продолжают клеветнически повторять о ненависти власти к поэту. Утверждают, что в печать просочился лишь единственный некролог в газете «Литературные прибавления», а все прочие в страхе молчали…

Я прекрасно помню, что о смерти всенародно любимого Владимира Высоцкого появилось в только в ОДНОМ издании при советской строе, да и то всего несколько кратких строк. А о смерти Александра Сергеевича тогда написали очень многие. Вот краткая цитата газеты «Санкт-Петербургские ведомости» (№ 25, 31 января 1837 г.): «Русская литература не терпела столь важной потери со времён Карамзина». Добавлю весьма существенный нюанс, эта газета - официальная. Примерно, как в «советские» времена «Правда» или «Известия».

Не иначе, как «махрово-монархической» и «охранной» именовали газету «Вечерная пчела», которую редактировали нелюбимые «свободолюбивой» публикой Ф.Булгарин и Н.Греч, оба они при жизни поэта находились с ним не в лучших отношениях, но уже на второй день после его смерти напечатали полный сострадания и искренней скорби некролог.

И последний штришок, о котором не часто вспоминают «клеветники, враги России»: немалые посмертные долги Александра Сергеевича оплатил сам Царь.

лишь некоторых уточнений и оговорок, имевших в виду, необходимость более строгого учета в возражениях Пушкина того «опыта истории», которого еще не могло быть у Радищева, писавшего свое «Путешествие» до французской революции.

Книга Радищева вошла в круг ближайших интересов Пушкина летом 1833 г. в связи с его работой над «Историей Пугачева» . Эта книга не могла, конечно, дать материала для конкретной документации тех или иных глав исторической монографии. Но значение ее для великого поэта было неизмеримо шире, так как именно «Путешествие из Петербурга в Москву», как самое яркое и авторитетное обобщение политических, социально-экономических и бытовых данных о Российской империи последней трети XVIII столетия, позволяло вплотную подойти к осмыслению наиболее острых и ответственных проблем, вставших перед Пушкиным в эту пору.

Вопросы, которые волновали Радищева, продолжали оставаться, говоря словами Белинского, «самыми живыми, современными национальными вопросами» и в последние годы жизни Пушкина. Несмотря на то что процесс разложения крепостного хозяйства определялся все более явственно, правовые нормы, регулировавшие жизнь помещичьего государства, в течение еще полустолетия оставались неизменными. Не претерпели существенных изменений и формы борьбы «дикого барства» или «великих отчинников», как называл Радищев крупных земельных собственников, со всякими попытками не только ликвидации крепостного строя, но и с какими бы то ни было мероприятиями, которые бы эту ликвидацию подготовляли. Естественно поэтому, что Пушкин в середине 30-х гг. с таким же основанием, как Радищев в 1790 г., а декабристы в 20-х гг., не возлагает никаких надежд на возможность освободительного почина, идущего от самих помещиков, и так же, как его учителя и предшественники, трезво учитывает политические перспективы ликвидации крепостных отношений или сверху, «по манию царя», или снизу - «от самой тяжести порабощения», то есть в результате крестьянской революции.

Разумеется, было бы большою ошибкою ставить знак равенства между политическими концепциями Пушкина и Радищева даже в пору их известного сближения. Нельзя забывать, что в то время как автор «Путешествия из Петербурга

в Москву» не питал никаких иллюзии относительно того, что интересы самодержавно-помещичьего государства несовместимы с чаяниями трудового народа, Пушкин пытался после разгрома движения декабристов как-то отделить самодержавие как юридический институт от его классовой базы и от его же военно-бюрократического аппарата. В этом отношении великий поэт был не прав, но зато он гораздо более четко, чем Радищев, отделял в своих политических концепциях ненавистную им обоим верхушку правящего класса, придворную и поместную аристократию, от дворянской интеллигенции, или, по его терминологии, «просвещенного дворянства». Русской дворянской интеллигенции, по прогнозам Пушкина, и суждено было выполнить ту роль, которую во Франции в 1789-1793 гг. успешно сыграло «третье сословие». «Что же значит, - отмечал Пушкин в своем дневнике от 22 декабря 1834 г., - наше старинное дворянство с имениями, уничтоженными бесконечными раздроблениями, с просвещением, с ненавистью противу аристокрации и со всеми притязаниями на власть и богатство? Эдакой страшной стихии мятежей нет и в Европе. Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне. Сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется, много» (см. т. 7).

Вот почему имена Радищева и Пугачева оказываются в центре внимания Пушкина и как романиста, и как историка, и как публициста. От Пугачева к Радищеву и от Радищева опять к Пугачеву - таков круг интересов Пушкина в течение всего последнего трехлетия его творческого пути.

При переписке в 1835 г. черновика статьи, написанной в 1833-1834 гг., Пушкин в ряде мест сократил и смягчил свои высказывания, приспособляя их к цензурным условиям и широко пользуясь формами так называемого эзоповского языка. Повествование и в первой и во второй редакции велось, правда, с самого начала не от имени автора, то есть самого Пушкина, а от лица московского либерального барина, человека совсем иных интеллектуальных данных и общественно-политических взглядов, чем Пушкин. Это облегчило последнему неблагодарную задачу полемики с Радищевым, снимая с него ответственность и за некоторую нарочитую противоречивость этой полемики, и за ту подчеркнуто-благонамеренную платформу, с которой новый «путешественник» в этой дискуссии не сходил.

Стр. 378. Шоссе. - Первоначальный вариант заголовка, этой главы: «Дорожный товарищ».

Стр. 380. ...«Клариса» очень утомительна». - О романе Ричардсона «Кларисса Гарлоу» (1748) см. суждения Пушкина в «Романе в письмах» (т. 5, стр. 477-478).

Нравственно-сатирический роман - один из романов Булгарина.

Я раскрыл ее и прочел заглавие: «Путешествие из Петербурга в Москву» . - В библиотеке Пушкина сохранился уникальный экземпляр этой книги, которым он, видимо, и пользовался во время работы над своей статьей. Надпись на принадлежавшем Пушкину экземпляре гласит: «Экземпляр, бывший в Тайной канцелярии, заплачен двести рублей. А. Пушкин». Книга, переплетенная в красный с золотым тиснением сафьян, имеет ряд замечаний и подчеркиваний, сделанных на полях красным карандашом. Как доказывает В. Л. Бурцев, все эти отметки принадлежали Екатерине II и использованы были как своего рода руководство к действию при допросах Радищева («Биржевые ведомости» от 13 декабря 1916 г., № 15981).

Стр. 383. Бедная Москва! - В черновой рукописи далее зачеркнуто: «Ныне нет в Москве мнения народного: ныне бедствия или слава отечества не отзываются в этом сердце. Грустно было слышать толки московского общества во время последнего польского возмущения. Гадко было видеть бездушного читателя французских газет, улыбающегося при вести о наших неудачах». Очень характерна в связи с этим запись в дневнике Н. А. Муханова от 5 июля 1832 г. о его встрече с Пушкиным и Ф. И. Толстым 5 июля 1832 г. в Петербурге: «О Вяземском он <Пушкин> сказал, что он человек ожесточенный, aigri, который не любит Россию, потому что она ему не по вкусу <...>. Толстой говорил, что Андросов презирает Россию, о несчастном уничижении, с которым писатели наши говорят об отечестве, что в них оппозиция не правительству, а отечеству. Пушкин очень сие апробовал и говорил, что надо об этом сделать статью журнальную» («Русский архив», 1897, № 4, стр. 657).

Стр. 384. ...на стороне Москвы. - Далее зачеркнуто: «Г. А. заводит журнал, потому что он отставлен от выгодного места. Г. В. пишет роман, потому что роман в цене. Критики пишутся, потому что по краям газетного листа нужен фельетон в 1 ½ вершка, как кайма по краям шали».

Шевырев, Киреевский, Погодин и другие написали несколько опытов, достойных стать наряду с лучшими статьями английских Reviews. - Пушкин имеет в виду статьи Погодина и Шевырева в журнале «Московский вестник» 1827-1830 гг. (см. об этом его письма к Погодину от 1 июля 1828 г. и к Плетневу от 26 марта 1831 г .). Высокая оценка статьи И. В. Киреевского «Обозрение русской словесности 1828 года» дана была Пушкиным в «Литературной газете» (см. стр. 53). О статьях Киреевского в журнале «Европеец» см. письмо Пушкина к их автору от 4 января 1832 г <февраля - В.Л. >. (т. 10).

...с лучшими статьями английских Reviews. - Далее зачеркнуто: «Даже в журнале, принадлежащем к предприятиям чисто торговым, даже и тут перевес на стороне московского издателя: какая смышленость в выборе переводных статей! какая оборотливость в суждениях о предметах вовсе чуждых понятиям критика! какое бойкое шарлатанство! Куда петербургским торгашам угнаться за нашими!»

Философия немецкая... начинает уступать духу более практическому. - Пушкин имеет в виду тот круг идей, который в московских литературно-философских кругах стал определяться примерно с 1831 г. (см. статью И. В. Киреевского «Девятнадцатый век» в журнале «Европеец», 1832, кн. 1) и получил впоследствии выражение в полемике Шевырева с Надеждиным. «Мое мнение такое, - утверждал Шевырев, - что в настоящем учении нашем эпоха синтетических умозрений и логических построений должна уступить место ясному и подробному анализу и историческому изучению предметов в них самих, без логических предубеждений, которые туманят зрение. Пора освободиться от влияния германской умозрительности и смотреть на предметы своими очами» («Московский наблюдатель», 1836, ч. VII, май, кн. 2, стр. 270-271).

Москва и Петербург. - Пушкин имеет в виду статью Гоголя «Москва и Петербург (Из записок дорожного)», напечатанную в 1837 г. под названием «Петербургские записки». Статья эта была в распоряжении Пушкина и предназначалась в 1835 г. для включения в «Путешествие из Москвы в Петербург», а в 1836 г. при попытке опубликовать ее в «Современнике» подверглась запрещению. См. об этом документы, опубликованные Ю. Г. Оксманом в газете «Литературный Ленинград» 31 марта 1934 г., № 15.

Стр. 386. ...рапорт, поданный им Шувалову... - В автографе этот рапорт, опубликованный в «Московском телеграфе», 1827, № 2, не выписан, но сохранился в бумагах Пушкина в писарской копии.

Стр. 390. Не многим известна стихотворная перепалка его... по случаю «Гимна бороде»... - Сатира Ломоносова «Гимн бороде» , ответ на нее митрополита Димитрия Сеченова «Переодетая борода, или Гимн пьяной голове» и «Возражение Ломоносова» в копиях, сделанных рукою Пушкина, сохранились в архиве П. А. Вяземского («Рукою Пушкина», M. - Л. 1935, стр. 563-575).

Стр. 392. У нас, как заметила M-me de Staël... - Далее Пушкин не совсем точно цитирует ее книгу «Dix années d’exil» (1820).

...последний из писак, готовый на всякую приватную подлость... пишет безымянные пасквили на людей, перед которыми расстилается у них в кабинете. - Пушкин имеет в виду Булгарина, что доказывается и примечанием к этому месту статьи в черновой редакции (Ак. изд., т. XI, стр. 228). В примечании упоминалось послание «К вельможе» (1829 <- 1830 - В.Л. >), после которого, «как говорит один журналист, слава *** упала совершенно». Пушкин здесь явно отсылал читателей к статье Булгарина «О характере и достоинстве поэзии А. С. Пушкина», где было сказано: «Множество произведений обыкновенных ослабило внимание публики к поэту, а некоторые из недальновидных критиков и недоброжелателей Пушкина уже провозгласили совершенный упадок его дарования - правда, что надобна была сильная вера в сие дарование, чтоб не усомниться в его упадке после такой пьесы, какова, например, «Послание к князю Юсупову» («Сын отечества», 1833, № 6, стр. 324).

Стр. 393.Русская изба. - Самым заголовком «Русская изба» Пушкин искусно маскирует тематику этого раздела своей статьи, рассчитывая усыпить бдительность цензуры переводом внимания с политических выводов Радищева в главе «Пешки» на его же бытовые зарисовки. Якобы всерьез стремясь подорвать общие заключения Радищева, Пушкин иронизирует по поводу его «приторных и смешных» сравнении русского

крестьянина с «несчастными африканскими невольниками», по поводу его «карикатурного» описания условий быта русского мужика. Пушкин подчеркивает свое нежелание быть голословным и, в противовес Радищеву, мобилизует большой и разнообразный сравнительно-исторический материал - от «Путешествия в Московию» Мейерберга и зарисовок французской деревни в книгах Лабрюйера и мадам де Севиньи до «Писем из Франции» Фонвизина .

И действительно, некоторые параллели, извлекаемые из этих источников, давали основание утверждать, что быт французского хлебопашца XVII-XVIII столетий был не лучше, а хуже условий жизни русского крестьянина той же поры. Но выдвигая этот тезис, утешительный для мышления апологетов крепостного строя, Пушкин как бы вскользь, на ходу, вносит в свои заключения оговорку, совершенно аннулирующую цель всех предшествующих сопоставлений. В самом деле, если Фонвизину судьба русского крестьянина «показалась счастливее судьбы французского земледельца», если, по авторитетным свидетельствам других наблюдателей, «судьба французского крестьянина не улучшилась» ни в царствование Людовика XV, ни в правление его сына, то впоследствии, по удостоверению Пушкина, «все это, конечно, переменилось». В начальной редакции главы эти строки имели еще более выразительную концовку: «И я полагаю, что французский земледелец ныне счастливее русского крестьянина». Пушкин прямо не говорит о причинах этого коренного изменения условий быта «французского земледельца», но из контекста совершенно ясно, что французский крестьянин стал счастливее после царствования «преемника Людовика XV», то есть в переводе с эзоповской фразеологии на общепонятный язык, после казни Людовика XVI и ликвидации революционным путем дворянского землевладения.

Итак, если судьбу французского крестьянина сделала «счастливой» революция, то в судьбе русского крестьянина со времен Фонвизина и Радищева никаких перемен к лучшему не произошло. Пушкин утверждает даже, что «ничто так не похоже на русскую деревню в 1662 г., как русская деревня в 1833 г.».

Стр. 396. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества... - Эта формулировка заимствована, в основной своей части, из

В 1836 г. сентенция «путешественника» о «лучших и прочнейших изменениях» перекочевала из статьи Пушкина о Радищеве в «Капитанскую дочку» (гл. VI). При учете этой политической формулировки и в публицистической статье, и в исторической повести нельзя забывать, что Пушкин дает ее не от своего имени, а как сентенцию, характерную для консервативно-дворянского мышления, как одну из тех прописных истин, с которыми сам он вовсе не солидаризировался. Правда, в книге английского путешественника К. Ф. Френкленда, посетившего Россию в 1830-1831 гг., сохранилась запись беседы его с Пушкиным в Москве 8 (20) мая 1831 г. о положении русских крепостных крестьян и о перспективах их освобождения, противоречащая как будто данным об отрицательном отношении поэта к формулировке Карамзина. Френкленд утверждал, со слов Пушкина, что «никакая большая и существенная перемена не может иметь место в политическом и общественном строе этой обширной и разнородной империи иначе, как постепенными и осторожными шагами, каждый из которых должен быть поставлен на твердую основу культурного подъема; или, другими словами, на просветлении человеческих взглядов и на расширении разумений. Многое еще остается сделать среди высших классов; когда они будут научены понимать свои истинные интересы и интересы своих бедных крепостных, тогда кое-что можно будет сделать, чтобы улучшить положение последних, - все это требует времени. Никакая перемена не может быть длительной, если не покоится на хорошей и прочной основе» («Narrative of visit to the courts of Russia and Sweden, in the years 1830 and 1831. By captain C. Colville Frankland», London, 1832. Цитируем перевод Б. В. Казанского во «Временнике Пушкинской комиссии» - т. 2, 1936, стр. 308). У нас нет оснований полагать, что Френкленд мог исказить подлинные высказывания Пушкина, но не приходится забывать и того, что, беседуя с иностранцем,

которого он мало знал и на скромность которого не мог рассчитывать, Пушкин сделал все для того, чтобы этот разговор не мог ему повредить. Маска же умеренно-либерального барина, усвоенная Пушкиным в его разговоре с Френклендом, помогла ему два-три года спустя, когда он эту же проблему сделал основной частью своей статьи о «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева. Характерно, что в черновой редакции статьи вопрос о положении русского крестьянина рассматривался в специальном этюде «Разговор с англичанином» (см. стр. 432-434).

Стр. 398. Чудовище, склонясь на колыбель детей... - Строки из послания Жуковского «К императору Александру» (1814).

Стр. 399. ...и с ним не братается. - Далее зачеркнуто: «Власть помещиков, в том виде, в каковом она теперь существует, необходима для рекрутского набора. Без нее правительство в губерниях не могло бы собрать и десятой доли требуемого числа рекрут. Вот одна из тысячи причин, повелевающих нам присутствовать в наших деревнях, а не разоряться в столицах под предлогом усердия к службе, но в самом деле из единой любви к рассеянности и к чинам».

Простодум в комедии Княжнина... - Пушкин цитирует комедию Я. Б. Княжнина «Хвастун» (действ. I, явл. V).

Но запрещение сие имело свою невыгодную сторону... - Рассуждения о продаже крепостных крестьян в рекруты, вложенные Пушкиным в уста его «путешественника», очень близки аргументации Н. М. Карамзина (H. M. Карамзин, Записка о древней и новой России, СПб. 1914, стр. 77-78).

Стр. 401.А. X. Востоков определил его... - в «Опыте о русском стихосложении» (1817).

Вероятно, будущий наш эпический поэт изберет его и сделает народным. - Этот прогноз очень скоро был подтвержден «Песней про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», опубликованной Лермонтовым в 1838 г.

Стр. 402. Один из французских публицистов... - Бенжамен Констан в «Размышлениях о конституциях и гарантиях» (1814).

Янв 31 2013

И вот оно - откликающееся эпиграфу обращение «старого старика» Петра Андреича: «Молодой ! если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений». * * * Именно здесь, в середине повествования, находится нравственный нерв его.

Накануне описания пугачевских зверств в Белогорской крепости Пушкин счел нужным оговорить свое отношение ко всяким насильственным потрясениям. Оно останется неизменным до самого конца романа независимо от того, как сложится судьба самого , который совершенно однозначно припечатал действия и его сообщников: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Всего этого Пушкин не упускает из виду, когда для главы «Приступ» подбирает эпиграф из народной песни о казни стрелецкого атамана: Голова моя, головушка, Голова послуживая! Послужила моя головушка Ровно тридцать лет и три года.

Ах, не выслужила головушка Ни корысти себе, ни радости, Как ни слова себе доброго И ни рангу себе высокого; Только выслужила головушка Два высокие столбика, Перекладинку кленовую, Еще петельку шелковую. Тот самый старый башкирец, который вчера еще (в предыдущей главе) потряс Гринева своим изуродованным пытками обликом, сегодня «очутился верхом» на перекладине виселицы. «Он держал в руке веревку, и через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздернутого на воздух». Следом за комендантом повесили поручика Ивана Игнатьича за то, что тот тоже, как и капитан , не только отказался присягать Пугачеву, но назвал его вором и самозванцем.

Повели вешать и Петрушу, по приказу Пугачева, которому сказал «на ухо несколько слов» переметнувшийся к нему Швабрин. И повесили бы, не бросься в ноги Пугачеву . «А узнал ли ты, сударь, атамана?» - спрашивает он своего молодого барича в следующей главе.

«Нет, не узнал; а кто ж он та- Кой?» - удивлен Петруша. «Как, батюшка?

Ты и позабыл того пьяницу, который выманил у тебя тулуп на постоялом дворе? Заячий тулупчик совсем новешенький…» И подтверждает Гриневу, что тот «покачался бы на перекладине, если б не твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча». Следует признать, что свою роль в том, что Петруша остался жить, сыграло и нетерпеливое желание Швабрина увидеть Гринева повешенным.

Ведь «несколько слов», сказанных Швабриным Пугачеву, избавили Петрушу от необходимости «повторить», как он готовился, «ответ великодушных моих товарищей». Мы можем только догадываться, каким страшным обвинением Гриневу прозвучали слова Швабрина для Пугачева, если тот, не взглянув на Петрушу, приказал его повесить. Но не будь этих швабринских слов, Пугачев услышал бы от Гринева, стоящего перед толпой на площади, то же, что слышал от двух других офицеров крепости, и вряд ли бы сумел сохранить ему , даже опознав благодаря Савельичу того, кто некогда подарил ему заячий тулуп! Да, непосредственно с судьбой Гринева эпиграф главы не соотносится. Он оплакивает капитана и поручика Ивана Игнатьича, мужественных, не изменивших присяге защитников Белогорской крепости, которые предпочли смерть бесчестию.

В прошлой главе, советуя жене уехать из крепости вместе с дочерью, говорил ей, в частности, капитан Миронов, основываясь, очевидно, на опережающих пугачевцев слухах об их зверствах: «…даром, что ты старуха, а посмотри, что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом». Седьмая глава полностью подтвердила эти слухи, показала, что у бандитов, возглавляемых Пугачевым, не осталось ничего человеческого: «В эту минуту раздался женский крик. Несколько разбойников вытащили на крыльцо Василису Егоровну, растрепанную и раздетую донага.

Один из них успел уже нарядиться в ее душегрейку». Но самым страшным потрясением для Василисы Егоровны было увидеть своего мужа на виселице. И не случайно, что эпиграф седьмой главы перекликается с рыдающими словами старой Василисы Егоровны, выдержанными в жанре народного плача: «Свет ты мой, Иван Кузмич, удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!

» Подыскивая эпиграф к главе, издатель стремился наиболее объемно раскрыть смысл ее названия: «Приступ». В русском языке это слово означает не только осаду, допустим, крепости или штурм ее, но и «приступ к работе, начало» (В. Даль). То, что Белогорская крепость была осаждена пугачевцами и осада эта длилась какое-то время, - факт несомненный. Ведь еще на рассвете Швабрин находился среди офицеров крепости, а в момент их казни он, «обстриженный в кружок и в казацком кафтане», уже был «среди мятежных старшин» Пугачева. А вот штурма, который предрекал комендант Миронов: «Теперь стойте крепко будет приступ…

», не было. Капитан Миронов призвал своих солдат выйти за ним на вылазку: ворота открыли, «комендант, Иван Игнатьич и я мигом очутились за крепостным валом, но оробелый гарнизон не тронулся». Набежавшие пугачевцы без всяких усилий ворвались в крепость, пленив ее офицеров. Но обо всем этом составляет только половину небольшой главы, тогда как другая половина описывает казни и насилие. И заканчивается глава новым преступлением Пугачева, который, услышав, как убивается по своему мужу Василиса Егоровна, приказал: «Унять старую ведьму!

» «Тут, - пишет Петруша, - молодой казак ударил ее саблею по голове, и она упала мертвая на ступени крыльца. Пугачев уехал; народ бросился за ним». Иными словами, ворвавшись в крепость, Пугачев и его банда п р и с т у п и л и к привычной своей работе - к зверским расправам с теми, кто осмеливался выступать против них. Правда, в следующей главе Петруша, оказавшийся против своей воли за одним столом с Пугачевым и его сподвижниками, слушает их беседу: «Разговор шел об утреннем приступе, об успехе возмущения и о будущих действиях».

Ясно, что понимали под «приступом» сами пугачевцы. «Каждый хвастал, - продолжает рассказывать об этом , - предлагал свое мнение и свободно оспаривал Пугачева». Хвастать зверством никто из них не стал бы, - скорее всего, каждый преувеличивал свою роль во взятии Белогорской крепости (вполне возможно, что они говорили и о ее удавшемся штурме), которая пала, как мы видели, не благодаря их военным талантам, а из-за предательства казаков, гарнизона и Швабрина.

«Незваный гость» - названа эта глава. Пушкин снабдил ее эпиграфом, однозначно характеризующим того, кто здесь имеется в виду. «Незваный гость хуже татарина», - вынес в эпиграф Пушкин народную пословицу. И мы, читатели, понимаем, что поскольку Петр Андреич оказался в гостях у Пугачева по приглашению последнего, постольку н е з в а н ы м подобного гостя назвать нельзя. А вот самого Пугачева и его товарищей, пирующих в комендантском доме погубленной ими четы Мироновых, никто туда не звал.

Как не звали Пугачева и в Белогорскую крепость, где он со своей шайкой повел себя действительно «хуже татарина», то есть хуже наместника хана во времена татаро-монгольского ига. И Гринев, зафиксировав это в предыдущей главе, даст в главе VIII не только ужасающую картину разграбления и опустошения офицерских домов, но сочтет необходимым обратить внимание читателей и на нескольких «башкирцев, которые теснились около виселицы и стаскивали сапоги с повешенных», и на жуткую картину, которую увидел Петруша, подходя в сумерках к комендантскому дому, где пьянствовал Пугачев: «Виселица с своими жертвами страшно чернела. Тело бедной комендантши все еще валялось под крыльцом…» А судьба Маши, которая в бреду и в горячке, никого не узнавая, лежала в доме приютивших сироту отца Герасима и его жены? Попадья назвала Машу своей племянницей, и присутствующий при этом ее разговоре с Пугачевым Швабрин не стал опровергать эту версию.

Оригинал взят у nikolaevec в Цитата недели: «Лучшие изменения происходят без насильственных потрясений»

Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет о сукнах г-на Смита или об иголках г-на Джаксона. И заметьте, что все это есть не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих пределах закона. Кажется, что нет в мире несчастнее английского работника, но посмотрите, что делается там при изобретении новой машины, избавляющей вдруг от каторжной работы тысяч пять или шесть народу и лишающей их последнего средства к пропитанию... У нас нет ничего подобного. Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев). Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет чем вздумает и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу... Злоупотреблений везде много; уголовные дела везде ужасны.

Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaud; никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день... Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения... Благосостояние крестьян тесно связано с благосостоянием помещиков; это очевидно для всякого. Конечно: должны еще произойти великие перемены; но не должно торопить времени, и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества...

А.С. Пушкин. Путешествие из Москвы в Петербург. 1833-1835гг.

February 23rd, 2017 , 01:49 pm

В "Путешествии из Москвы в Петербург" А.С. Пушкина находим:

"Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaud;1) никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного

1) ротозей (франц.)

презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день... Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения... Благосостояние крестьян тесно связано с благосостоянием помещиков; это очевидно для всякого. Конечно: должны еще произойти великие перемены; но не должно торопить времени, и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества... "

Последняя фраза заимствована из «Писем русского путешественника» Карамзина: «Утопия (или царство счастия), - писал Карамзин, - будет всегда мечтою доброго сердца или может исполниться неприметным действием времени, посредством медленных, но верных, безопасных успехов разума, просвещения, воспитания добрых нравов... Всякие же насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот» (ч. III, письмо из Парижа от 1790 г.).