Лучшие эротические сцены в мировой литературе. Описываем постельную сцену — фанфик по фэндому «Фикбук и всё, что с ним связано

К расивые, чувственные, волнующие, темпераментные: мы собрали для вас лучше эротические сцены мировой литературы. Не будем многословны! Читайте, наслаждайтесь!

«Север».

«В рыжих волосах - зеленый венок, скатываются капли с грудей, с нежных, розовых, как морошка, кончиков - должно быть холодных. В руках - гуси, из гусей - сочится кровь, обтекает точеные ноги.

Нет сил стерпеть. И тут же, на теплых красных камнях, Марей греет губами прохладную, бледно-розовую морошку.

Нет, не согрелись еще, видишь - еще холодные.

Где-то горят леса. На красном камне возле тихого озерка дымит костер из душистой хвои. Пелька жарит над костром жирного гуся; огонь играет на зеленом, рыжем; губы и руки в крови. Чуть слышно улыбается глазами Марею: вслух не надо.

Издали хруст: медведь прет через трущобу. Затих - и только еще ворчит сердито белая лайка сквозь сон.

Костер тухнет. Ближе придвигаются из темноты сестры-сосны - всё темнее, всё уже мир - и вот во всем мире только двое».

«Здравствуй, грусть». Франсуаза Саган

«В шесть часов, возвращаясь из плавания к островам, Сирил втаскивал лодку на песчаный берег. Мы шли к дому через сосновую рощу и, чтобы согреться, затевали веселую возню, бегали взапуски. Он всегда нагонял меня неподалеку от дома, с победным кличем бросался на меня, валил на усыпанную хвойными иглами землю, скручивал руки и целовал. Я и сейчас еще помню вкус этих задыхающихся, бесплодных поцелуев и как стучало сердце Сирила у моего сердца в унисон с волной, плещущей о песок... Раз, два, три, четыре - стучало сердце, и на песке тихо плескалось море-раз, два, три... Раз - он начинал дышать ровнее, поцелуи становились уверенней, настойчивей, я больше не слышала плеска моря, и в ушах отдавались только быстрые, непрерывные толчки моей собственной крови».

Хулио Кортасар

«Мы не были влюблены друг в друга, мы просто предавались любви с отстраненной и критической изощренностью и вслед за тем впадали в страшное молчание, и пена от пива отвердевала в стаканах паклей и становилась теплой, пока мы смотрели друг на друга и ощущали: это и есть время. В конце концов Мага вставала и начинала слоняться по комнате. Не раз я видел, как она с восхищением разглядывала в зеркале свое тело, приподнимая груди ладонями, как на сирийских статуэтках, и медленным взглядом словно оглаживала кожу. И я не мог устоять перед желанием позвать ее и почувствовать, как она снова со мною после того, как только что целое мгновение была так одинока и так влюблена, уверовав в вечность своего тела».

Джон Уильямс

«Иногда, ленивый и сонный после любви, он лежал, омываемый каким-то медленным, ласковым потоком ощущений и неторопливых мыслей; пребывая внутри этого потока, он не знал наверняка, говорит он вслух или просто принимает в свое сознание слова, рождаемые этими ощущениями и мыслями.

Ему мечталось о чем-то идеальном, о мирах, где они могли бы всегда быть вместе, и он наполовину верил в осуществимость того, о чем ему мечталось. «А вот если бы мы с тобой...» - говорил он и продолжал говорить, конструируя возможность, едва ли намного более привлекательную, чем их нынешнее положение. Они оба знали, не высказывая этого вслух, что возможности, которые они изобретали и обдумывали, - своего рода ритуальные жесты во славу их любви и той жизни, что была у них сейчас.

А жизнь эта была такой, какой ни он, ни она раньше и представить себе не могли. Их влечение друг к другу переросло в страсть, а та - в глубокую чувственность, обновлявшуюся день ото дня.

Любовь и книги, - сказала однажды Кэтрин. - Что еще нужно?

И Стоунер подумал, что ровно так оно и есть, что это одна из истин, которые он теперь узнал.

Ибо их жизнь в то лето не сводилась к любовной близости и разговорам».

«Волхв». Джон Фаулз

«Я вспомнил Алисон, наши любовные игры. Будь она рядом, нагая, мы занялись бы любовью на подстилке из хвои, окунулись бы и снова занялись любовью. Меня переполняла горькая грусть, смесь памяти и знания; памяти о былом и должном, знания о том, что ничего не вернуть; и в то же время смутной догадки, что всего возвращать и не стоит - например, моих пустых амбиций или сифилиса, который пока так и не проявился. Чувствовал я себя прекрасно. Бог знает, что будет дальше; да это и не важно, когда лежишь на берегу моря в такую чудесную погоду. Достаточно того, что существуешь. Я медлил, без страха ожидая, пока что-нибудь подтолкнет меня к будущему. Перевернулся на живот и предался любви с призраком Алисон, по-звериному, без стыда и укора, точно распластанная на камнях похотливая машина. И, обжигая подошвы, бросился в воду».

«Лолита». Владимир Набоков

«Но моя Лолиточка была резвой девчонкой, и когда она издала тот сдавленный смешок, который я так любил, я понял, что она до этого созерцала меня играющими глазами. Она скатилась на мою сторону, и её тёплые русые кудри пришлись на мою правую ключицу. Я довольно бездарно имитировал пробуждение. Сперва мы лежали тихо. Я тихо гладил её по волосам, и мы тихо целовались. Меня привело в какое-то блаженное смущение то, что её поцелуй отличался несколько комическими утонченностями в смысле трепетания пытливого жала, из чего я заключил, что её натренировала в раннем возрасте какая-нибудь маленькая лесбиянка. Таким изощрениям никакой Чарли не мог её научить! Как бы желая посмотреть, насытился ли я и усвоил ли обещанный давеча урок, она слегка откинулась, наблюдая за мной. Щёки у неё разгорелись, пухлая нижняя губа блестела, мой распад был близок. Вдруг, со вспышкой хулиганского веселья (признак нимфетки!), она приложила рот к моему уху - но рассудок мой долго не мог разбить на слова жаркий гул её шёпота, и она его прерывала смехом, и смахивала кудри с лица, и снова пробовала, и удивительное чувство, что живу в фантастическом, только что созданном, сумасшедшем мире, где всё дозволено, медленно охватывало меня по мере того, как я начинал догадываться, что именно мне предлагалось. Я ответил, что не знаю, о какой игре идёт речь, - не знаю, во что она с Чарли играла. "Ты хочешь сказать, что ты никогда?", начала она, пристально глядя на меня с гримасой отвращения и недоверия. "Ты - значит, никогда?", начала она снова. Я воспользовался передышкой, чтобы потыкаться лицом в разные нежные места. "перестань", гнусаво взвизгнула она, поспешно убирая коричневое плечо из-под моих губ. (Весьма курьёзным образом Лолита считала - и продолжала долго считать - все прикосновения, кроме поцелуя в губы да простого полового акта, либо «слюнявой романтикой», либо «патологией»). "То есть, ты никогда", продолжала она настаивать (теперь стоя на коленях надо мной), "никогда не делал этого, когда был мальчиком?" "Никогда", ответил я с полной правдивостью. "Прекрасно", сказала Лолита, "так посмотри, как это делается". Я, однако, не стану докучать учёному читателю подробным рассказом о Лолитиной самонадеянности. Достаточно будет сказать, что ни следа целомудрия не усмотрел перекошенный наблюдатель в этой хорошенькой, едва сформировавшейся, девочке, которую в конец развратили навыки современных ребят, совместное обучение, жульнические предприятия вроде гёрл-скаутских костров и тому подобное. Для неё чисто механический половой акт был неотъемлемой частью тайного мира подростков, неведомого взрослым. Как поступают взрослые, чтобы иметь детей, это совершенно её не занимало. Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито, как если бы это было бесчувственное приспособление, никак со мною не связанное».

«Покорность». Мишель Уэльбек

«Мириам позвонила в дверь в семь часов вечера.

С днем рождения, Франсуа... - сказала она с порога тоненьким голоском, и, кинувшись на меня, поцеловала в губы, поцелуй ее был долгим, сладостным, наши языки и губы слились воедино. Возвращаясь вместе с ней в гостинную, я заметил, что она был еще сексуальнее, чем в прошлый раз. На ней была другая черная мини-юбка, еще короче прежней, и к тому же чулки - когда она села на диван, я углядел черную пряжку на поясе для подвязок, блестевшую на ослепительно белом бедре. Ее рубашка, тоже черная, оказалась совсем прозрачной, сквозь нее было хорошо видно, как волнуется ее грудь, - я осознал вдруг, что мои пальцы помнят прикосновения к венчикам ее сосков, она растерянно улыбнулась и на мгновение я ощутил в ней какое-то смятение и обреченность.

А подарок ты мне принесла? - Я попытался сказать это весело, чтобы разрядить обстановку.

Нет, - серьезно ответила она, - я не нашла ничего, что бы мне понравилось.

Помолчав немного, она вдруг раздвинула ноги; трусов она не надела, а юбка была такая короткая, что сразу обнажился лобок, выбритый и беззащитный.

Я возьму в рот, - сказала она, - тебе понравится. Иди ко мне на диван...

Я подчинился и дал ей себя раздеть. Она опустилась передо мной на колени... »

Теперь она уже не будет его лучшим другом. Он будет мужем Лизы.

Ты, должно быть, устал с дороги, Трэвис. Почему бы тебе не прогуляться?

Близнецы, вернувшись из школы, фактически взяли Эми на себя. Они потащили ее купаться в бассейн, где Эми всех поразила: выяснилось, что девочка плавает как рыба. За восемнадцать месяцев жизни в пустыне она, очевидно, успела приобрести кое-какие навыки выживания.

Бен хотел ее. Всеми известными ему способами. И еще несколько способов они придумают сами.

Эми могла бы поклясться, что он видел сквозь тонкую ткань ее купальника твердеющие кончики ее грудей и, больше того, чувствовал спазмы глубоко внутри у нее, в горячих и темных местах, о существовании которых сама она едва знала.

Приложив ее голову к своей груди, Коул обнял ее. От него пахло мужчиной. Он принялся ее целовать. А целовать было много - она вся!

В его поцелуях не было никакой неуверенности. Он точно знал, как найти ее губы.

Только дура могла поверить в то, что он целовал ее благодаря ее губам!

Мужские пальцы гладили ее голую кожу. Схватив его за запястье, Эми оторвала его руку.

Для меня не было бы большего наслаждения, чем быть в вас первым, - прошелестел он ей в ухо, и мурашки затанцевали у Эми по всему телу.

Она тихо вскрикнула, когда их тела сошлись настолько близко, что соприкоснулись.

Коул всем своим телом вытянулся на ней, закрывая ее полностью и даже больше.

Он сжал ее грудь ладонью - испытал высшее мужское наслаждение.

Он положил руку ей на живот, ощущая толчки и рябь.

Ее плоть растворилась в его теле. Он упрямо скользил своим языком по ее губам, повторяя их форму.

Эми перешла к обследованию пульсирующего сгустка мускулов между его ногами.

Улыбка на ее устах становилась все шире с каждой секундой приближения оргазма.

Я больше не дура, я быстро учусь... - промолвила она, приняв сидячую позу.

И ее улыбка показала, что она покинула сей мир и отправилась на небеса от счастья.

Его язык, ворвавшийся в ее рот, неистово делал то, к чему стремилась другая часть его тела.

Нервные мурашки ползли вверх по позвоночнику. Она превратилась в одну огромную мурашку и сказала: «Да!»

Селина стенала, больше не напрягая мозг.

Ей хотелось умереть, но вместо этого она уснула.

Грейс почувствовала, что ее соски набухли. Это был новый шаг в их отношениях.

В его блестящем мозгу всегда что-то вскипало.

«Чего она хочет? Просто секса, или чего-то более глубокого?»

Не поворачиваясь, он оглянулся.

Желание сотрясло его до самых пяток.

Чейз схватил ее за руку. Что-то теплое заструилось между ними.

Внутри у нее проснулась до того спящая женщина и открыла глаза.

«А эта его загорелая кожа! А это тело в гладких пластинах бицепсов, трицепсов и других мужских мышц!»

Сексуальная улыбка оттянула его щеки к ушам.

Он взял ее лицо в свои руки и, целуя, опустил на ковер перед камином.

Слезы струились у нее по щекам, а глаза пылали гневом. Лаура решительно стряхнула их с лица.

Джейк встал на колени, стягивая с нее джинсы и открыв ей вид на залив.

Он стал подниматься по лестнице, прижавшись к ней губами.

Признаться честно, самые лучшие постельные сцены писали, и пожалуй будут писать исключительно представительницы слабого пола. Кто, как не чувственные натуры могут тонко заметить все грани переживаний главных героев? Кто может выжать из казалось бы, простых слов то, что заставляет наворачиватьcя слезам, или выдавливать изумленную улыбку? Возбуждать, или противно кривиться. Ну, конечно девушки, исключительно вы, и никто другой. Вот, пожалуй, и все что я хотел сказать…

Шучу. Не все сказал... Если речь идет об отдельно взятой сцене секса то в большинстве случаев, с небольшой практикой, никаких подсказок и быть не может. Каждый автор индивидуально визуализирует свою картинку, и дальше или находит своего читателя, или нет. А что делать, если вы пишите не небольшие эротические зарисовки? Вот тут все намного интереснее и сложнее…

Мужчины видят образы и фантазии схематически, иногда визуально, картинками, представляя разные сцены будущего творения. Как будто смотрим немое кино с субтитрами, что-то вроде: Ja-ja… Das ist fantastisch. Нами движет желание выразить свою фантазию поярче, но быстро приступая к делу, мы так же быстро и угасаем, часто не в силах в полной мере выразить наш писательский потенциал. Девушки в плане выражения своих эротических мыслей, намного усидчивее нас. Не стоит также забывать, что творческий процесс дело не минутное. Конечно, чаще всего, вначале приходит оригинальная мысль, или отдельный момент, который потом обрастает сюжетной линией. Но виденье самой картинки женской-мужской, кардинально отличимое. Вы, как и мы, тоже изначально видите отдельную личность, или определенную ситуацию, которую желаете выразить словами, и дальше развиваете свой сюжет, пытаясь представить написанное целиком, или хотя бы его финал, с диалогами, возможно даже с озвучкой. Но у вас другие глаза, и ваша картинка тоже не такая как наша. Женщины видят образами, и самое главное в них, это внутренние ощущения. Какая была погода? В какое платье, или костюм одеты герои? Насколько сильный загар, какого оттенка глаза, сильно ли густая щетина??? И важны не только мелкие детали, а еще и тон повествования. Милые барышни обожают полутона и оттенки, ласкательные, или уменьшительные наречия, в противовес от более скупого, но практичного описания нами, мужчинами. Все это не сильные, или слабые стороны наших отличимых мировоззрений, а лишь бесспорные различия. Мы видим мир по-разному, а значит, и описываем его так же…

Теперь мои советы, касаемо идеальных постельных сцен глазами мужчины. Да, мы свиньи. Безжалостные, брутальные самцы, обожающие себя и секс. Причем чаще всего секс стоит на первом месте. Мы любим гаремы, где являемся центром женской вселенной, хотя так же можем мечтать о той единственной и несравнимой. Нам нравиться брать девушек силой, ломая вашу скромность, заставляя раскрывать натуру настоящей сексуальной рабыни, или хотя бы обычной мокрой извращенки. Чтоб в конце сцены, вы сами молили вас хорошенько отжарить. Хотя иногда западаем на недотрог, которых готовы покорять своей настойчивостью и фантазией, в желании добиться вашей благосклонности. Мы бываем разные, и любим, читать разное. Но самое главное, нас можно завести не самим половым актом. Тут как понимаете все слова давно придуманы, и исписаны, вдоль и в поперёк. Мужчин можно, и даже нужно завести слогом. Чаще всего простые намеки, размышления героев и сюжетность, или захватывает, или нет. Поэтому лучший совет, который вы можете услышать, чтоб добиться еще больших высот в описании эротики, будьте сами собой. До последней капли откровенны, каждый раз улучшая свой стиль. Экспериментируйте, и почаще отдавайтесь во власть собственных фантазий, прислушиваясь к своему второму «я». Пишите для самого главного критика своей жизни, для себя, не забывая получать кайф от самого процесса...

Британская писательница Эрика Леонард Джеймс возглавила список самых высокооплачиваемых писателей, по версии журнала Forbes. Автор нашумевшей книги «50 оттенков серого» за последний год заработала без малого 100 миллионов долларов. Вероятно, секрет успеха в том, что книгу часто скачивают на электронные носители, чтобы можно было читать эротический роман в общественных местах, не боясь косых взглядов. Ну и конечно в большом количестве откровенных сцен! Художественная ценность романа не раз ставилась под вопрос, зато пикантных моментов, способных ввести в краску любого, там хоть отбавляй! Мы выбрали самые смелые «оттенки серого».

1. «А знаешь ли ты, что я сейчас с тобой буду делать?» – добавляет он, гладя меня по подбородку. Где-то внутри, в темной глубине, мои мышцы сжимаются от сладостного томления.
2. «Так приятно», – шепчет он и, крепко обхватив мои пальцы, начинает двигать мою руку вверх и вниз. Его дыхание становится неровным, а когда он снова смотрит на меня, в его взгляде я вижу расплавленный свинец. – Умница, девочка.
3. Я кладу в рот кусочек омлета, но вкуса не чувствую. «Продолжить обучение!» «Я хочу @@@ тебя в рот!» Это тоже входит в программу?
4. Опустившись вниз, я заглатываю его глубже. Ха! Моя внутренняя богиня ликует. Я это сделаю.

Его дыхание становится неровным, а когда он снова смотрит на меня, в его взгляде я вижу расплавленный свинец.

5. Он целует меня в шею. Я склоняю голову набок, чтобы дать ему больший простор. Присев, Кристиан медленно стягивает с моих ног джинсы и трусики.
6. Со стоном я выгибаю спину. Кристиан сжимает и нежно тянет соски, заставляя их набухнуть. Я с изумлением наблюдаю в зеркале за охваченной вожделением распутницей. О, как хорошо!
7. Просунув руку у меня между ног, он дергает за синюю нитку… О нет! Кристиан аккуратно извлекает тампон и швыряет в ближайший унитаз. О матерь божья…
8. Кристиан наклоняется и медленно проводит наконечником стека по моему лбу, носу – пахнет дорогой, хорошо выделанной кожей - и по приоткрытым губам, из которых вырывается тяжелое дыхание. Он сует хлыст мне в рот, и я чувствую его вкус.

9. Я хватаю ртом воздух и слегка сжимаю пальцы. Кристиан ухмыляется: «Хочу быть в тебе. Сними мои джинсы. Ты командуешь».
10. «Пожалуйста, не бей меня», – умоляюще шепчу я. Он хмурит брови, распахивает глаза, пару раз моргает.
11. Платье едва прикрывает мой голый зад. Стремительным движением Кристиан просовывает руку между моих ног, его палец медленно входит в меня. Другой рукой он крепко удерживает меня за талию. Я едва сдерживаю стон.
12. Его язык не знает пощады, настойчивый и властный. Он движется по кругу, снова и снова, без остановки. Наслаждение граничит с болью.
13. Удары вдоль бедер, короткие хлесткие удары по лобку, по ногам, и снова по туловищу, снова вдоль бедер. Удары не прекращаются, пока музыка не достигает кульминации. Неожиданно она обрывается. Замирает и плетка.

Она протянула руки, коснулась его плеч. Он коснулся ее плеч. Их лица сближались, пока еще медленно, чутко и напряженно, губы соприкасались осторожно и нежно, как будто боялись спугнуть какое-то очень-очень настороженное существо.
А потом болиды столкнулись и произошел взрыв. Катаклизм.
Они упали на кучу фолиантов, разъехавшихся под их тяжестью во все стороны. Геральт уткнулся носом в декольте Фрингильи, крепко обнял ее и схватил за колени. Подтянуть ее платье выше талии мешали разные книги, в том числе полные искусно выполненных вензелей и украшений «Жития пророков», а также «De haemorrhoidibus», интересный, хоть и противоречивый медицинский трактат. Ведьмак отпихнул огромные тома в сторону, нетерпеливо рванул платье. Фрингилья охотно приподняла бедра.
Что-то упиралось ей в плечо. Она повернула голову. «Искусство акушерской науки для женщин». Быстро, чтобы не будить лиха, она глянула в противоположную сторону. «О горячих сероводородных водах». Действительно, становилось все горячее. Краешком глаза она видела фронтиспис раскрытой книги, на которой возлежала ее голова. «Заметки о кончине неминуемой». «Еще того не лучше», - подумала она.
Ведьмак расправлялся с ее трусиками. Она приподнимала бедра, но на этот раз чуть-чуть, так, чтобы это выглядело случайным движением, а не оказанием помощи. Она не знала его, не знала, как он реагирует на женщин. Не предпочитает ли тех, которые прикидываются, будто не знают, чего от них ждут, тем, которые знают, и не проходит ли у него желание, если трусики снимаются с трудом.
Однако никаких признаков потери желания ведьмак не проявлял. Можно сказать, совсем наоборот. Видя, что время не ждет, Фрингилья жадно и широко развела ноги, перевернув при этом кучу уложенных один на один свитков, которые тут же лавиной низверглись на них. Оправленное с тисненую кожу «Ипотечное право» уперлось ей в ягодицу, а украшенный латунной оковкой «Codex diplomaticus» - в кисть Геральту. Геральт мгновенно оценил и использовал ситуацию: подсунул огромный томище туда, куда следовало, Фрингилья пискнула: оковка оказалась холодной. Но только какое-то мгновение.
Она громко вздохнула, отпустила волосы ведьмака и обеими руками ухватилась за книги. Левой - за «Начертательную геометрию», правой - за «Заметки о гадах и пресмыкающихся». Державший ее за бедра Геральт случайным пинком повалил очередную кипу книг, однако был слишком увлечен, чтобы обращать внимание на сползающие по его ноге фолианты. Фрингилья спазматически постанывала, задевая головой страницы «Заметок о кончине…».
Книги с шелестом сдвигались, в носу свербило от резкого запаха слежавшейся пыли.
Фрингилья крикнула. Ведьмак этого не слышал, поскольку она сжала ноги у него на ушах. Он скинул с себя мешающую действовать «Историю войн» и «Журнал всяческих наук, для счастливой жизни потребных». Нетерпеливо воюя с пуговками и крючками верхней части платья, он перемещался с юга на север, непроизвольно читая надписи на обложках, корешках, фронтисписах и титульных страницах. Под талией Фрингильи - «Идеальный садовод». Под мышкой, неподалеку от маленькой, прелестной, призывно торчащей грудки, - «О солтысах бесполезных и строптивых». Под локтем - «Экономия, или Простые указания, как создавать, разделять и использовать богатства».
«Заметки о кончине неминуемой» он уже прочитал, прильнул губами к ее шее, а руками находясь вблизи «Солтысов…». Фрингилья издала странный звук: то ли крик, то ли стон, то ли вздох… Отнести его к какой-либо определенной разновидности восклицаний было сложно.
Стеллажи задрожали, стопки книг закачались и рухнули, повалившись словно скалы-останцы после крупного землетрясения. Фрингилья крикнула снова. На сей раз с грохотом свалилось первое издание «De larvis scenicis et figuris comicis» - истинная белая ворона, за нею рухнул «Перечень общих команд для кавалерии», потянув за собой украшенную прелестными гравюрами «Геральдику» Иоанна Аттрейского. Ведьмак охнул, пинком вытянутой ноги свалив новые тома. Фрингилья опять крикнула, громко и протяжно, свалила каблуком «Размышления или медитации на дни все всего года», интересное анонимное произведении, которое неведомо как оказалось на спине у Геральта. Геральт подрагивал и читал ее поверх плеч Фрингильи, невольно узнавая, что «Замечания…» написал доктор Альбертус Ривус, издала Цинтрийская Академия, а отпечатал мэтр-типограф Иоганн Фробен-младший на втором году царствования его величества короля Корбетта.
Воцарившуюся тишину нарушал только шорох сползающих книг и переворачивающихся страниц.
«Что делать, - думала Фрингилья, ленивыми движениями руки касаясь бока Геральта и твердого уголка „Размышлений о природе вещей“. - Предложить самой? Или ждать, пока предложит он? Только б не подумал, что я робкая… или нескромная…
А как повести себя, если предложит он?»
- Пойдем и поищем какую-нибудь постель, - предложил немного хрипловато ведьмак. - Нельзя так безобразно обращаться с книгами - источником знания.